Принято считать, что дочь Петра устраивала легендарные маскарады-метаморфозы, когда кавалеры являлись в дамских костюмах, а дамы, наоборот, в мужских, всего лишь ради забавы и демонстрации собственного изящества в мундире гвардейца или матросской куртке. Но, может, причина заключалась не только в том, что «мужское платье отлично шло» императрице? Ведь что такое дамский костюм середины XVIII века? Нынешним, незамысловатым, не чета: жесткий корсет со шнуровкой плюс широкая юбка на фижменном или «булочном» каркасе (кринолине из китового уса или корзинках из деревянных прутьев). В сих доспехах не то что ходить, а дышать полной грудью — целая наука. Каково было в подобном наряде Бестужеву или Апраксину, Трубецкому или Шувалову бегать по галерее или залу за государыней, чтобы о чем-то проконсультироваться или подсунуть бумагу на подпись, тем более что той в мужском платье легче лавировать между соратниками?
Не придумала ли царица «метаморфозы» специально, чтобы хоть раз в неделю расслабляться на придворной вечеринке по-настоящему? Практиковались они в течение девяти лет, и чем дальше, тем реже. Последний такой маскарад в присутствии императрицы прошел 23 февраля 1750 года, а финальный, уже без главной героини, — 23 октября. Что побудило государыню свернуть забаву? Возможно, состояние здоровья либо утрата прежней красоты фигуры. Или — почему бы и нет — министры научились в меру докучать властительнице на праздниках. Впрочем, велика вероятность, что нужда в спецмероприятиях отпала благодаря воспитанникам Сухопутного шляхетского кадетского корпуса.
Пока великокняжеская чета завершала короткую историю метаморфозных маскарадов, Елизавета Петровна в Зеленой комнате Зимнего дворца собрала труппу кадетов на вторую генеральную репетицию трагедии А. П. Сумарокова «Синав и Трувор». Там же следующим вечером спектакль сыграли для публики. Дебютировали молодые шляхтичи на придворной сцене 8 февраля — правда, в иных, «новых парадных» покоях (со стороны набережной Невы) — исполнением трагедии того же драматурга «Хорев» и французской комедии «Нарцисс». Поздним вечером 19 февраля русскую пьесу повторили. В тот же день Елизавета Петровна распорядилась перевести Бориса Григорьевича Юсупова из президентов Коммерц-коллегии в главные командиры Сухопутного кадетского корпуса. По-видимому, в ночь на 25 февраля, днем позже последней «метаморфозы» с участием царицы, «Хорева» на временной сцене дали в третий раз.
Несомненна связь между двумя событиями, ибо маскарад и спектакль готовились параллельно. 28 января 1750 года в Зимнем дворце состоялся очередной куртаг. Похоже, на нем шталмейстер и генерал-поручик Петр Спиридонович Сумароков, троюродный брат поэта, порекомендовал Елизавете Петровне прекратить обидные как для мужчин, так и для женщин переодевания и создать домашний театр. Он же посоветовал в качестве артистов привлечь кадетов, которые уже имели опыт выступлений и в Оперном доме, и на камерных вечерах у Б. Г. Юсупова, а режиссером назначить Александра Петровича Сумарокова, генеральс-адъютанта А. Г. Разумовского — именно его драмы ставились в юсуповском особняке. Для постановки во дворце из двух напечатанных пьес Сумарокова, «Хорев» и «Гамлет», выбрали первую.
Двадцать девятого января 1750 года Сумароков-младший явился в бывший дворец Меншикова на Васильевском острове, где размещался корпус, и отобрал 17 воспитанников, которых до Великого поста освободили от всех «классов и… должностей». В сжатые сроки маленький коллектив выучил роли и не оплошал перед знатными зрителями. Но спектакли-то предстояли не разовые, а регулярные. Надлежало проверить, выдержат ли кадеты напряженный график. Так что в феврале 1750 года императрица не отменила «метаморфозы», а только отложила до осени. До осени же разобрали и театр, сооруженный в одной из комнат парадной анфилады.
Третьего мая в роще Царицына луга открылось новое здание Оперного дома, построенного взамен стоявшего поблизости от Невского проспекта, на Малой Конюшенной (Рождественской) улице, и сгоревшего в октябре 1749 года. Здесь, а также в Петергофе все придворные труппы за летний сезон сыграли полтора десятка спектаклей, из них три — 30 мая, 20 и 26 июля — дали кадеты. 30 июля Елизавета Петровна пожаловала труппе Сумарокова шесть тысяч рублей — две драматургу и четыре актерам. Таким образом, императрица поблагодарила их за усердие, но больше мучить детей не собиралась.
Тем не менее она продолжала колебаться относительно возобновления «метаморфоз» и в итоге, судя по всему, надумала чередовать маскарады с кадетскими постановками. В сентябре подопечные Сумарокова снова начали репетировать трагедию «Синав и Трувор», которую уже исполняли в июле на петергофских подмостках. 28 сентября в Летнем дворце состоялся генеральный прогон. В середине октября труппа переехала на период замерзания Невы на жительство в Зимний дворец. А утром 23 октября всех придворных и знатных особ первых двух классов оповестили, что вечером они должны съехаться в Зимний дворец в нарядах противоположного пола.
Собрались часам к шести. Однако забава не заладилась. Душа государыни явно не лежала к возрождению сего развлечения. Часы пробили шесть, затем семь и восемь, но царица к гостям не вышла. Никому не нужный бал в галерее пришлось вести Екатерине Алексеевне и Петру Федоровичу. Тем временем в соседних помещениях нервничали камер-фурьеры, мундшенки, тафельдекеры и прочая прислуга, не знавшие, где накрывать столы с вечерними блюдами для мнимых дам и кавалеров. По ходу бала им, наконец, сообщили, что трапеза перенесена в столовую их высочеств. Кроме того, по дворцу зашептали о том, что кадетов велено привести в Зеленую комнату, на второй генеральный просмотр. Незадолго до полуночи одни отправились ужинать, другие поднялись на сцену. Императрица, естественно, присутствовала на спектакле — не потому ли, что захотела расслабиться после решения очередной головоломки? Решение же было простое: надоевшие маскарады заменит ее личный театр, в труппу которого войдут не кадеты, а взрослые актеры из числа альтруистов-любителей. Им и доведется в любой из дней по воле хозяйки нейтрализовывать докучавших государыне министров разнообразными диалогами со сцены
.
Поиск продлился более года. 21 декабря 1750 года императрица через генерал-полицмейстера А. Д. Татищева позволила всем желающим устраивать «для увеселения честные компании и вечеринки… или… русские комедии иметь» не эпизодически, как практиковалось прежде, а на постоянной основе. Между тем коллектив Сумарокова еще в течение полугода, до апреля 1751-го, привлекался ею для обеспечения вечернего досуга, и в том числе для постановки обещанной Ломоносовым в августе исторической пьесы из времен Куликовской битвы. Премьеру «трагедии о Мамае» («Тамира и Селим») сыграли 1 декабря 1750 года, затем один или несколько раз повторили. 17 апреля 1751-го эксперимент с кадетами завершили какой-то из сумароковских пьес, после чего Елизавета Петровна набралась терпения в ожидании новостей об успехах какой-либо из партикулярных трупп.
В первые дни 1752 года слух об одном из таких коллективов — ярославском — долетел до нее. Государыня, не мешкая, 3 января «указать соизволила ярославских купцов Федора Григорьева сына Волкова… з братьями Гаврилом и Григорием… и кто им… еще потребны будут, привесть в Санкт-Петербург». Волкову, безусловно, повезло — о нем императрице доложили раньше, чем о других охотниках. 3 февраля дюжина ярославцев прибыла в Санкт-Петербург. О том, насколько царица торопилась познакомиться с ними, свидетельствует предписание от 20 января: на почтовой станции Славянка выставить пикет, который должен развернуть провинциальных актеров, когда подъедут, прямо на Царское Село, куда государыня отлучилась на пару дней. В Царском Селе их первая встреча и произошла.
