Меншиков долго упрашивал Екатерину одобрить «тестамент». Императрица поначалу была неумолима (мы помним, чья рука всегда выводила августейшую подпись). Вероятно, умиравшая сопротивлялась до тех пор, пока дочь каким-то образом не дала матери знать, что не против предлагавшегося на «апробацию». Так знаменитое завещание обрело законную силу. Чем же оно привлекло цесаревну, если на трон возводился юный великий князь, а обвенчаться с ним надлежало Александре Меншиковой?
Всё объясняется просто. Учитывая привязанность отрока к Елизавете, ей не составило бы труда внушить племяннику отвращение к невесте, навязанной ближайшим окружением по политическим соображениям. Можно не сомневаться, Петр Алексеевич не побоялся бы не вступать в ненавистный брак, а позднее, когда придет срок, мог выкинуть другой фортель — жениться на родной тетке. И конечно же цесаревна позаботилась бы о том, чтобы скандальное венчание воспринималось публикой как вынужденное с ее стороны. Для чего такие сложности? Дабы избежать ссоры и столкновения с Меншиковым, когда-то заменявшим девочке отца. Кроме того, и жалость, сочувствие подданных тоже не помешали бы…
Но, видно, в тот год Елизавета попала в полосу невезения. Сонное бормотание матери, высокий рейтинг сестры, смерть императрицы… Четвертым роковым событием за полгода стала болезнь уже ненужного ей жениха, епископа Любекского. С 16 по 19 мая 1727 года Елизавета и Петр Алексеевич гостили у Меншикова во дворце на Васильевском острове. Александр Данилович и не подозревал, с какой целью цесаревна согласилась составить компанию великому князю. Она хотела понаблюдать за княжнами Александрой и Марией в более свободной домашней обстановке, приметить недостатки каждой и обратить на них внимание племянника-императора. Известие об оспе, поразившей Карла Августа, побудило принцессу покинуть особняк светлейшего и провести около суток возле умиравшего юноши. В противном случае ей грозило общественное порицание, которого амбициозной девушке только и не хватало…
С 20 мая по 1 июня Елизавета вместе с сестрой и зятем скучала в Екатерингофе, считая дни до конца карантина. В это время Александр Данилович и совершил ошибку, через три месяца приведшую к его опале, — 25 мая обручил дочь Марию с проживавшим в княжеских апартаментах Петром Алексеевичем. Светлейший спешил, чувствуя, что кто-то исподволь пытается сорвать помолвку. Посланник Густав Мардефельд, близкий к голштинскому герцогу, склонял царя к выбору невесты из прусского династического дома. Австрийский посол Амадей Рабутин, приятель Меншикова, предупредил его, что венценосный жених непочтительно отзывается об Александре Александровне, о чем цесарцу поведала великая княжна Наталья Алексеевна. 21 мая об отвращении к будущей супруге дипломату напрямик заявил уже сам отрок, добавив, что к Марии Александровне относится лучше.
И вот следствие: 23 мая А. И. Остерман заручился санкцией Верховного тайного совета на обручение Петра с Марией. Два дня спустя юная пара под присмотром Феофана Прокоповича торжественно обменялась кольцами. Как видим, рокировка произошла буквально накануне обручения. Меншиков играл на опережение, опасаясь остаться без поддержки Голицыных. В мае 1727 года Александр Данилович окончательно уверился, что весенние хлопоты о правах Елизаветы организовали голштинцы, чтобы отвлечь всех, и прежде всего его самого, от их подлинных планов — провозглашения Анны Петровны преемницей императрицы. Попытки воспрепятствовать помолвке светлейшей княжны с великим князем он тоже приписал козням Карла Фридриха. Так что нет ничего удивительного в том, что супружеской чете по возвращении из Екатерингофа было настоятельно порекомендовано уехать из России. И герцог с женой, не стерпев мощнейшего давления («доброхоты» стращали его даже тюрьмой за измену), 25 июля отплыл из Петербурга в Киль, столицу Гольштейн-Готторпа.
А что же Елизавета Петровна? Она целый месяц не предпринимала ничего. Неужели смирилась? Почти. Ей очень не хотелось действовать в ущерб Меншикову, которого она почитала и любила. Да и череда неудач давала о себе знать. В общем, принцесса затихла, впала в депрессию, воспринимавшуюся окружающими как скорбь по жениху, скончавшемуся 20 мая 1727 года. Вокруг нее вновь засуетились иностранцы, предлагая выйти замуж за иных немецких принцев. Судя по дипломатическим отчетам, Елизавета не возражала. С тоски она и вправду чуть не сделалась заштатной германской принцессой. «Выручил», похоже, Меншиков, обрушивший волну репрессий на тех, кого подозревал в нелояльности. В ссылку под видом служебных командировок прогнали А. П. Ганнибала, И. А. Черкасова, Ф. М. Санти, А. П. Волынского, П. П. Шафирова, В. Л. Долгорукова, П. И. Ягужинского… Светлейшего явно мучила неизвестность: кто же всё-таки строил ему козни? Тандем Толстого и Карла Фридриха в этом смысле и удовлетворял, и не удовлетворял его. С отчаяния он обрушивал кары на всех попадавших под горячую руку. Он и не заметил, как в глазах многих превратился в деспота. Недовольство возрастало день ото дня. В такой обстановке в конце июня цесаревна вернулась в большую политику.
Что подтолкнуло ее к возобновлению борьбы — грубый нажим на родную сестру или несправедливые гонения на верных соратников отца — точно неизвестно. Тем не менее факт остается фактом. В июле 1727 года Елизавета влилась в царское окружение и, быстро оценив ситуацию, в середине месяца совершила акт, спровоцировавший падение Меншикова через два месяца. Нет, девушка не нашептывала на ухо молодому государю гадости о будущем тесте, не сколачивала за спиной «полудержавного властелина» группу заговорщиков. Она сначала аккуратно прозондировала настрой Остермана и, убедившись, что тот не будет выступать против своего благодетеля, навестила главу правительства, серьезно недомогавшего с 22 июня по 26 июля. «Поденные записки» светлейшего зафиксировали две встречи цесаревны с хозяином дворца с глазу на глаз: первая, 18 июля, длилась часа два, вторая, 23-го, — около получаса. Елизавета всего лишь рассказала правду о том, насколько за время болезни Александра Даниловича сдружились Петр и Остерман, как сильно привязался мальчик к воспитателю и послушен ему.
Так в душу князя было заронено зерно сомнения в верности иноземца. Цесаревна заскочила мимоходом, похвалила наставника царя и побежала дальше развлекаться в обществе двух детей и одного взрослого — Петра Алексеевича, Натальи Алексеевны и Андрея Ивановича. А мнительный отец семейства сразу же задумался: не оплошал ли он с выбором наставника для будущего зятя? Ведь коли не отреагировать на «сигнал» цесаревны, глядишь, скоро протеже превзойдет покровителя по степени политического влияния! В подобных терзаниях Меншиков прожил полтора месяца, мрачнея от недели к неделе. Даже дипломаты заметили странную раздражительность «баловня судьбы», часто упрекавшего монарха, особенно за расточительность.
Анекдот о паре тысяч рублей, которые светлейший запретил императору тратить, не выдумка. Ордер об увольнении обер-камердинера Ивана Кобылякова, оплатившего из означенных денег какую-то прихоть государя, датирован 17 августа 1727 года. Правда, вскоре слуга был прощен по просьбе венценосного отрока. Вторая размолвка из-за тех же денег приключилась 3 сентября по недоразумению. Второго обер-камердинера Александра Кайсарова не проинформировали об отмене обидного запрета. Выйдя на службу после отдыха, он, естественно, стал исполнять старую инструкцию. В итоге Петр II разгневался и не приехал к Меншикову в Ораниенбаум на освящение церкви. Вечером 4 сентября, разобравшись в причине конфликта, они помирились.
