Потом, успокоившись, и Голицыны, и Долгоруковы, и Репнин вспомнили о родственных связях Головкина и догадались о мифичности рассказа Прокоповича. Однако было поздно: императрицей стала вдова царя-реформатора, вердикт Сената они заверили добровольно, и посему ни о каком его пересмотре не стоило даже заикаться.
А что же гвардия, ключевую роль которой подчеркивают авторы едва ли не всех монографий, посвященных дворцовым переворотам XVIII века? Бассевич нафантазировал «бой барабанов обоих гвардейских полков, окружавших дворец». Барабаны если и били, то в одной сводной роте преображенцев (164 штыка), вызванной из казарм для усиления дворцового караула — 165 семеновцев. Причем, возможно, приказ о ее формировании поступил в Преображенский полк уже после того, как А. И. Ушаков известил однополчан об избрании Екатерины Алексеевны самодержицей. Таким образом, кровопролитие вельможному собранию нисколько не грозило — светлая голова позаботилась и об этом. А была ею, несомненно, пятнадцатилетняя Елизавета Петровна, на сей раз также действовавшая за спиной дорогой матушки. Цесаревна советовала, царица распоряжалась через Толстого и Меншикова. Результат удовлетворил всех. Партия Александра Даниловича возглавила правящую коалицию. Юная принцесса воспрепятствовала провозглашению государем Петра II. На престоле оказалась та, которая, во-первых, ранее о том не смела и мечтать, во-вторых, в отличие от почившего императора не считала зазорным женское правление
.
С воцарением Екатерины I Елизавета одержала двойную победу. Оно, помимо нейтрализации племянника, почти гарантировало ей быстрое превращение в русскую государыню. Императрица с радостью объявила бы своей преемницей «сердце мое» (так ласково называла она в приватной корреспонденции младшую цесаревну) и после непродолжительной паузы отреклась бы от трона, уступив место дочери. Правда, одно обстоятельство не позволяло воспользоваться завоеванным преимуществом немедленно: великому князю Петру Алексеевичу сочувствовало подавляющее большинство русского общества. Пренебрежение симпатиями подданных грозило Елизавете крупными неприятностями, вплоть до организации дворцового переворота против нее. Так что здравый смысл подсказывал не торопиться с торжественными церемониями, а позаботиться в первую очередь об ослаблении общественного доверия к внуку Петра Великого и укреплении собственного авторитета.
Примечательно, что до середины лета 1725 года императрица не догадывалась об истинных устремлениях Елизаветы, о чем свидетельствует ее настойчивое желание найти любимице выгодного жениха. В марте Екатерина возобновила диалог с французами, суля им золотые горы, коли согласятся на брак короля с цесаревной. Но в Версале авансы из Петербурга не оценили и предпочли русской невесте польскую, что не смутило государыню, тут же обратившую взоры на Берлин и Мадрид. Там монархи не привередничали, с Романовыми породнились бы охотно. Между тем перспектива отъезда в Испанию или Пруссию Елизавету вовсе не устраивала, а потому она поспешила открыть матушке свой секрет. Это случилось, похоже, сразу после того, как 17 июня 1725 года царице зачитали реляцию русского посла в Париже Б. И. Куракина о помолвке Людовика XV с Марией Лещинской.
Неграмотная государыня все отчеты, проекты и прочую документацию неизменно выслушивала, затем, посовещавшись, оглашала резолюцию, а подписаться за себя поручала не кому-нибудь, а Елизавете. В итоге принцесса на правах личного секретаря монархини регулярно знакомилась с практикой и традициями управления, но вмешиваться в дела «министров» пока избегала. Здесь нелишним будет вспомнить, что в исторической науке закрепилось мнение о безграничной власти над Екатериной, абсолютном диктате А. Д. Меншикова. Однако это сильное преувеличение, ибо между светлейшим князем и императрицей стояли еще два человека, имевшие на «русскую золушку» гораздо большее влияние, — Елизавета Петровна и П. А. Толстой. С вкрадчивым главой Тайной канцелярии Екатерина сблизилась в период подготовки к собственной коронации, состоявшейся 7 мая 1724 года. С тех пор Петр Андреевич занимал положение первого советника и конфидента царицы. Именно он координировал одурачивание «великокняжеской» партии на заседании Сената, вошедшем в русскую историю как первый дворцовый переворот XVIII века. Толстой, как и Елизавета, любил оставаться в тени. Оттого Меншиков воспринимается сейчас «полудержавным властелином», хотя реально при Екатерине I не был таковым.
Исчезновение с июля в русской дипломатической почте темы поиска женихов для младшей цесаревны дает нам веские основания утверждать, что императрица, поговорив с дочерью, во всём поддержала ее и, более того, пообещала всемерную помощь. Укрощение общественной благосклонности к великому князю начали с оживления идеи, озвученной еще в 1722 году тогдашним австрийским послом Стефаном Кинским: обвенчать юного Петра Алексеевича с Елизаветой. Но российское духовенство вновь категорически воспротивилось нарушению православных канонов. 16 ноября 1725 года вездесущий Кампредон констатировал провал затеи — брак тетки с племянником был запрещен «и божескими, и человеческими законами».
Елизавета Петровна, думается, нисколько не сомневалась в вердикте Синода и уповала не на снисхождение архиереев, а на свою, третью по счету, оригинальную комбинацию, включавшую три пункта.
Первое. Цесаревна венчается с отпрыском одной из влиятельных российских семей.
Второе. Великий князь Петр Алексеевич отправляется в заграничное турне — учиться или осматривать европейские достопримечательности.
Третье. В отсутствие малолетнего соперника цесаревны Елизаветы Екатерина I провозглашает ее будущей императрицей. Родня мужа содействует признанию обществом ее нового статуса.
Вот как осуществлялась эта программа. В октябре 1726 года благодаря посредничеству австрийского императора в Петербург приехал епископ Любекский и Эйтинский Карл Август, двоюродный брат герцога Гольштейн-Готторпского. 5 декабря он официально попросил руки «прекраснейшей принцессы Елизаветы». Приглашение принца в Россию означало, что наша героиня пожелала опереться на голштинскую партию, сплотившую вокруг себя иностранных специалистов, обрусевших немцев и связанные с ними российские фамилии.
Безусловно, главные события — свадьба, заграничный вояж, манифест о наследнике — намечались на первую половину нового, 1727 года. Причем оппозиция до последнего момента не подозревала об опасности, нависшей над великим князем, ведь внешне брачная лихорадка, учиненная императрицей, походила на хлопоты чадолюбивой матери. То, что царица подчинялась инструкциям дочери, естественно, обеими тщательно скрывалось. От сохранения этой тайны напрямую зависело, будет ли реализован план. По иронии судьбы всё рухнуло в одночасье и самым нелепым образом. Согласно реляции Кампредона от 31 января 1727 года, в двадцатых числах января приболевшая Екатерина пробормотала — очевидно, во сне — что «вопрос о престолонаследии не касается никого, кроме младшей дочери ея, принцессы Елизаветы, что она безотлагательно объявила бы ее наследницею, если бы могла теперь же обезпечить ее, выдав ее замуж за епископа Любского в случае согласия последняго перейти в православие».
Да, такую оказию Елизавета в своих расчетах не учла — к счастью для великого князя, друзья которого теперь постарались не допустить его отлучки из России и объявления цесаревны наследницей. Ей бы смириться с поражением и затихнуть на какое-то время. Ан нет. Светлая голова закружилась от веры в собственную уникальность. Я смогу! Мне всё нипочем! Досадная оплошность матушки меня не остановит, и я добьюсь своего!!
