Однако кто и зачем увлек государыню и иже с ней на рискованный путь серьезного обострения внутриполитической ситуации в России? Неужели Екатерине и ее окружению было мало статуса и полномочий официальной регентши при малолетнем царе? Да и какие существенные преимущества им давало приобретение царского венца малообразованной женщиной? По большому счету — никаких, за исключением права назначить себе преемника! Кого же из семьи Романовых это право в 1725 году могло настолько интересовать? Очевидно, того, кому новый глава государства с легким сердцем в недалеком будущем уступил бы и корону, и управление огромной империей. Разумеется, императрица без каких-либо затруднений отреклась бы от престола только в пользу дочери — либо Анны, либо Елизаветы. Но Анна Петровна еще 24 ноября 1724 года, подписав брачный контракт с герцогом Гольштейн-Готгорпским Карлом Фридрихом, официально отказалась «от всех… притязаний… на корону и Империум Всероссийский». Едва ли за два месяца, истекшие с того дня, невеста немецкого принца пересмотрела свое отношение к заветам отца и отважилась пренебречь ими. А если о российском троне грезила не старшая сестра, то, стало быть, младшая — цесаревна Елизавета Петровна…
Часть первая
ЦЕСАРЕВНА
Глава первая
ПОД СЕНЬЮ ВЕЛИКОГО ОТЦА
Восемнадцатого декабря 1709 года у русского царя Петра I Алексеевича и его метрессы Екатерины Скавронской родилась дочь. Девочка появилась на свет в подмосковном селе Коломенском утром или около полудня. Роды, скорее всего, прошли благополучно, и именно поэтому государь, довольный окончанием всех треволнений, с легким сердцем отлучился во дворец Меншикова на встречу с английским посланником Чарлзом Уитвортом. Рассказывая о ней в депеше от 22 декабря, британский дипломат не скрывал удивления чрезмерной разговорчивостью монарха, беседовавшего с ним в течение нескольких часов сначала о полтавской победе, затем об англо-русских отношениях. А вот о рождении дочери счастливый отец даже не обмолвился — и немудрено, ведь она была внебрачным ребенком. Оттого и родители, и их ближайшее окружение факт ее рождения постарались не афишировать.
Однако три дня спустя информация просочилась за стены Коломенского дворца. Во время торжественного проведения по московским улицам шведов, плененных в битвах при Лесной и Полтаве, а также сдавшихся без боя у Переволочны, царь, до того веселившийся от души, внезапно переменился в лице и, развернув коня, помчался к городским воротам. Как позже выяснили любопытствующие, ему сообщили о серьезном ухудшении самочувствия фаворитки, медленно оправлявшейся от родов. К счастью, опасность быстро миновала. Впрочем, то, что подданные узнали о прибавлении в царском семействе, никак не повлияло на позицию Петра, который по-прежнему стремился не привлекать общественного внимания к собственной приватной жизни
.
В итоге мы располагаем весьма скудными сведениями о нашей героине за период, предшествовавший венчанию ее родителей в 1712 году. Среди прочего неведома и дата ее крещения, известен только день тезоименитства — 5 сентября, память праведной Елисаветы, матери Иоанна Крестителя. В редких письмах любимой фаворитке Петр называл малышку, начавшую ползать на четвереньках, «четверной лапушкой», первый раз — 1 мая 1710 года, когда с флотом пробивался сквозь шхеры Финского залива к Выборгу. Похоже, за два месяца пребывания в Москве царь сильно привязался к младшей дочери и, покинув столицу, часто и с ностальгией вспоминал о крохе. «Поцалуй от меня маленких, а потом отдай поклон четверной лапушке, сестре и дочке», — отписал государь Екатерине 31 августа 1710 года с Харивалдая. Сестра — это царевна Наталья Алексеевна, дочка — Анна Петровна, родившаяся 27 февраля 1708 года, увы, в отсутствие отца, мотавшегося по западным окраинам страны в преддверии шведского вторжения. Старшую дочь Петр увидел лишь по приезде в Коломенское под утро 12 декабря 1709-го, всего за неделю до появления на свет Елизаветы. Девочка наверняка уже сама топала ножками, начинала говорить и отвыкала от грудного молока, так что понянчить ее царю не довелось. А вот «четверной лапушке» в этом смысле повезло. Не оттого ли в процитированном письме именно она получает первый поклон?
Впрочем, везение это было относительным. Государь и отец изо дня в день разъезжал по стране, воевал или планировал военные кампании, прочитывал кипы отчетов, рапортов и проектов, общался с бесчисленным множеством людей в разных концах державы и за границей, а в кругу семьи появлялся довольно редко. Так что Анна и Елизавета росли, почти не чувствуя отцовской опеки. Воспитывали их, учили ходить, говорить, познавать окружающий мир женщины — мать и тетка. Похоже, любознательная, имевшая передовые взгляды царевна Наталья Алексеевна первой заметила склонность младшей принцессы поступать не как все, подчас вопреки общепринятым нормам. Старшенькая, овладев русской грамотой, «изрядно» зубрила немецкий язык исключительно в прикладных целях — для общения с приезжими из Германии и Прибалтики. Ее сестра, тоже взявшая в руки немецкую азбуку в трехлетием возрасте, весной — летом 1713 года, продемонстрировала оригинальность — сделала немецкий язык домашним: обращалась на нем ко всем — и к родным, и к гостям, и к слугам. «Царевна Елизобет Петровна больше гаварит по-немецки, нежели по-русски», — то ли пожаловалась, то ли похвасталась Наталья Алексеевна в одном из писем «невестушке царице».
Затем пришел черед французского языка, который юная особа одолела годам к одиннадцати-двенадцати. Петр Великий нанял соответствующего учителя, думая о выгодном замужестве для дочерей (в числе потенциальных женихов был и юный французский король Людовик XV, с которым русский царь познакомился летом 1717 года во время официального визита в Париж). Однако процесс обучения потенциальных невест главному европейскому языку имел неожиданный побочный эффект: Елизавета Петровна пристрастилась к чтению французских книг, причем вовсе не любовных романов…
О первых пятнадцати годах жизни третьей русской императрицы исследователи пишут немного. Со ссылкой на мемуары иноземцев дочь Петра Великого признают первой красавицей как минимум русского двора, успешно освоившей два европейских языка и «прекрасные манеры». Вспоминают перипетии попыток ее просватать в 1722–1724 годах за «наихристианнейшего» государя, вежливо отклоненных регентами Франции Филиппом Орлеанским и Людовиком Бурбонским. Со слов Кампредона и голштинского камер-юнкера Фридриха Вильгельма Берхгольца, историки описывают церемонию «вступления в совершеннолетие» цесаревны, устроенную монархом в Москве 28 января 1722 года, и, естественно, подчеркивают легкомысленный, ветреный нрав принцессы, предпочитавшей развлечения и увеселения занятиям более серьезным. Основанием к тому послужили депеши дипломатов, дневник Берхгольца и «поденные записки» Александра Даниловича Меншикова, методично зафиксировавшие участие августейшей девицы во всех праздниках, торжествах и иных придворных забавах, как публичных, так и камерных
.
Между тем существует прелюбопытный каталог французской литературы, принадлежавшей цесаревне Елизавете Петровне, опубликованный еще в 1895 году
и дважды переиздававшийся в конце XX века. Но легко убедиться, что авторы и научных, и научно-популярных биографий «веселой царицы» избегают упоминания о нем. И немудрено: перечень книг противоречит хрестоматийному описанию характера «дщери Петровой», этакой изнеженной и капризной барыни на троне. Названия книг свидетельствуют о противоположном: их хозяйка очень интересовалась историей, главным образом политической историей европейских государств. В каталоге, составленном в 1745 году Василием Кирилловичем Тредиаковским, значатся 583 тома. Разумеется, уникальная библиотека была собрана не в одночасье, а формировалась на протяжении многих лет. А первые фолианты положили ей основание, несомненно, в последние годы царствования Петра Великого.
