Подобные данные говорят нам кое-что о месте сверчков в сегодняшней жизни, но лишь запутывают вопрос об их местоположении в культуре в прошлом. Как-никак современный итальянский язык во многом восходит к флорентийскому диалекту, которому Данте придал общенациональный характер. Я не уверен, что возможно в точности выяснить, где возник этот конкретный этимологический кластер. Возможно, во Флоренции и ее сверчках действительно есть нечто уникальное. В любом случае, великий поэт и филолог XIX века Джакомо Леопарди облагораживает представление о том, будто звуки насекомых – пустая болтовня. Леопарди (как и другой европейский философ и поэт, любитель насекомых Жан-Анри Фабр) поясняет, что сверчки и цикады, подобно птицам, поют для удовольствия, себе в радость, ради чистой красоты [351].
Европейская традиция слышать в песне сверчка лишь нечто глупое, тщеславное и раздражающее имеет давние корни и всё еще сохраняется в Италии – в выражении non fare il grillo parlante, которое можно примерно перевести как «не говори чушь». Разумеется, это не единственная традиция, поскольку эти насекомые играли совершенно другую роль – были неотъемлемыми персонажами классической идиллии; но именно тема глупости звучит в двух баснях Эзопа, где фигурируют сверчки. Коллоди, достигший славы (если и не богатства) вопреки тому, что вырос в страшной нищете, типичной для бедняков XIX века, упоенно ниспровергает стереотипные ожидания, и слова его говорящего сверчка безусловно глубокомысленны. Однако (и это тоже явно автобиографическая деталь) grillo parlante Коллоди переживает гораздо более тяжелые события – причем намного более реалистичные, с надрывом, – чем щебечущий Сверчок Джимини у Диснея.
Какими бы кошмарными ни были порой классические американские ремейки («Остров удовольствий», где похищенных маленьких мальчиков поощряют избавляться от комплексов, был настолько скандальным, что о нем вспоминали во время суда над Майклом Джексоном по обвинениям в педофилии), но оригинал Коллоди еще мрачнее, и на Пиноккио, поначалу феерически эгоистичного кукольного мальчика, не понимающего, каким испытаниям он подвергает своего нищего отца Джеппетто, обрушивается целый ряд мучительных кар, которые должны его проучить (сожжение, изжаривание, порка, утопление, заточение в собачьей будке и более традиционное превращение в осла).
Диснеевский «Пиноккио» вышел на экраны в безотрадном феврале 1940 года, когда горизонт омрачали призраки войны и массовой безработицы. Джимини – «Главный Лорд-Хранитель познаний о добре и зле, Советник в моменты соблазна, Проводник по прямому и узкому пути добродетели» – спрыгнул с экрана в начальных титрах, неутомимый дух оптимистичной энергичности и трезво-просчитанной скромности, поющий одну из самых живучих демократических песен Голливуда (ее текст блестяще передает пустопорожность, наивность и утешительность Американской Мечты: «Когда ты загадываешь желание на звезде, Неважно, кто ты такой, К тебе придет всё, чего твоя душа пожелает»). Grillo parlante Коллоди был не менее добродетельным насекомым. Он убеждает Пиноккио уважать отца, ходить в школу, быть старательным и бережливым, усваивать ценности, которые нужны для выживания в современном обществе. Но у него есть более суровые увещевания для твердолобого кукольного мальчика – персонажа-пролетария, заброшенного в неприветливый мир, персонажа, чья история закончилась бы повешением на Большом Дубе в конце главы XV, если бы возмущенные читатели не запротестовали, а мудрый редактор не вмешался [352].
Негодование читателей спасло Пиноккио, но спасать сверчка было уже поздно. Подобно тому как Джузеппе Гарибальди, «герой двух миров», умирал на острове Капрера вблизи Сардинии, grillo parlante тоже узнал, что он смертен. Больной Гарибальди, «меч итальянского единства», также основал первое в Италии общество защиты животных; накануне смерти он созвал свою семью, чтобы послушать певчую птицу на подоконнике окна, выходившего на тогда еще кристально чистое Тирренское море. В тот момент Коллоди, патриот, ушедший добровольцем на войны Гарибальди за независимость, критиковавший, как и этот отец нового государства, политическую коррупцию, социальное неравенство и клерикализм, разошелся с автором афоризма «Это Человек сотворил Бога, а не Бог Человека».
Возможно, Коллоди разочаровался, обнаружив, что объединение Италии не повлекло за собой социальных преобразований. Возможно, на него подействовала жизнь в скудном, абсурдном мире ненадежных заработков и быстрых общественных перемен. Либо, может быть, Коллоди просто не мог удержаться от соблазна побаловаться гротесковым насилием. Во вселенной Коллоди все бьются за свою крошку хлеба, ни один биологический вид не имеет привилегий. Человек человеку волк, волк волку волк, волк кукле волк, кукла волку волк, мальчик превращается в осла, и никогда не бывает доподлинно понятно, кого от кого надо защищать или даже кто есть кто. Лис-мошенник и кот-люмпен вздергивают Пиноккио на дубе. Но потом Пиноккио откусывает лапу ослепшему коту, а голодающий лис продает свой собственный хвост.
А говорящий сверчок? Не успевает история начаться, как в еще одной сцене, оказавшейся за бортом диснеевского мультика, grillo parlante обнаруживает, почти нежданно-негаданно, что «остался висеть на стене, застывший и безжизненный» и онемевший: деревянный молоток, брошенный капризной куклой, расплющил сверчка в блинчик [353].
3
Возможно, в сосуществовании Диснея и Коллоди есть нечто, объясняющее путаницу вокруг festa. Во Флоренции сверчки давно уже достаточно заметны, чтобы удостоиться собственного праздника; не ясно лишь, для чего затеяно это мероприятие: чтобы прославлять их или чтобы демонизировать (точно так же не ясно, любят или ненавидят в этом регионе).
Некоторые полагают, что у festa del grillo есть четкая дата и место рождения: 8 июля 1582 года, Сан-Мартино-а-Страда, в приходе церкви Санта-Мария алль’Импрунета неподалеку от Флоренции. Как сказано в «Флорентийском дневнике» (Diario fiorentino) Агостино Лапини (подробной истории города, написанной в XVIII веке), в тот день приход организовал отряд из тысячи мужчин, чтобы спасти посевы от уничтожения полевыми сверчками. Лапини описывает введение чрезвычайного положения. В течение десяти дней толпа, настроенная крайне решительно, заполоняет поля, вылавливая всех сверчков, попадающихся на ее пути. Она fa la festa с насекомыми – «забавляется ими», можно сказать, – убивая всех, кто попадется, на празднике убийства, упиваясь убийством. И всё же как много разных способов убийства ни применялось бы (в том числе массовое закапывание и утопление), «самые мелкие сверчки остались в добром здравии, – повествует Лапини, – и из-за великого зноя забрались под землю и там отложили яйца» [354].
Еще два сверчка. Злой сверчок: герой истории о бедствии и воздаянии, наводящий страх на крестьянина. Добрый сверчок: символ весны и удачи, любимец детей. Как нам перейти от массового истребления в 1582 году к семейному отдыху, описанному Фрэнсис Тур в книге «Праздники и народные обычаи Италии», – тому самому событию, которое спустя пять лет описала Дороти Спайсер?
Парко делле Кашине заполнен толпами людей; есть воздушные шарики, изобилие еды и напитков, клетки всевозможной формы и величины; пение сверчков висит в воздухе. Такие дни запоминаются детям на всю жизнь: «festa — самый настоящий, колоритный праздник… всё играет яркими красками». Сверчок – «предвестник весны, каковым он раньше был для народов, существовавших здесь прежде», пишет Тур, имея в виду этрусков, древних греков и древних римлян.
