— Да, доброе утро, Дмитрий Сергеевич. Как Варя?
— Варя все так же, Ксения Романовна, мы ожидаем перевода от вас. Я уже назначил некоторые процедуры и процесс запущен. У вас все в силе?
— Ддда, конечно все в силе. Деньги будут переведены сегодня.
Посмотрела на Волина тот чуть вздернул одну бровь и покрутил ручку в пальцах.
— Ксения Романовна, но это лишь первый взнос, а в конце недели надо будет перевести еще триста тысяч на второй этап.
— Как? Еще триста? Мы же говорили с вами, и вы…вы ничего не упоминали об этом.
— И это не окончательные суммы. Ребенку требуется несколько тяжелых операций. А вы так и не нашли донора. Время идет. Я понимаю, что вам тяжело, но эффективные препараты стоят денег, как и уход, как и процедуры. Мы конечно может перевести Вареньку в другое ожоговое отделение там все на государственной основе, можно обратится в фонды, стать в очередь и там как повезет и…
— Я найду. Я уже ищу, — крикнула в отчаянии, совершенно забывая о Волине, забывая обо всем, — не переводите Варю. Я все сделаю. Пожалуйста. Не лишайте ее шанса.
— Хорошо. Я жду от вас взнос. Постарайтесь сделать это как можно быстрее.
— Да, я постараюсь. Я сегодня прие…ду
Но врач отключился, а я отвернулась к окну, не в силах совладать с эмоциями и не желая, чтоб он видел, как на глаза навернулись слезы.
— Мы заключим с тобой контракт. — внезапно сказал Волин, — Подпишем договор. В двух экземплярах.
— Какой договор? — глотая слезы спросила я.
— Я оплачиваю лечение твоей дочери и взамен целиком и полностью распоряжаюсь тобой, как своей собственностью.
От неожиданности я со свистом втянула воздух и перевела взгляд на его пальцы, сжимающие шариковую ручку и поглаживающие ее вверх-вниз. Мне показалось это до ужаса пошлым, омерзительно и грязно-пошлым и внутри все скрутилось в узел, как будто эти пальцы снова касались моего тела…
— И… и что это означает?
— Это означает, что ты будешь принадлежать мне на весь срок, указанный в контракте. Принадлежать во всех смыслах этого слова. Ты делаешь все, чтобы я не сказал.
— Это…это ужасно. Вы настоящее чудовище. Вы понимаете, что предлагаете мне? Как же это отвратительно!
— Не более ужасно, чем прийти ко мне и требовать у меня денег. Я могу просто вышвырнуть тебя на улицу, и никто в этом городе не возьмет тебя не то что уборщицей, а даже не даст тебе отсосать за полтинник. — и тут же ухмыльнулся, — никто, кроме меня, разумеется.
Порочный, развращённый подонок, который понимает, что у меня нет выхода. Он ведь все слышал и знает насколько мне нужны эти деньги.
— Это низко!
— А я похож на благотворительный фонд? Или на лоха, которого можно шантажом заставить дать денег такой сучке, как ты? Или ты считаешь, что если твоя дочь пострадала весь мир должен тебе денег? Так я огорчу — в этом мире есть много нуждающихся, например, дети в Африке голодают…Чем твоя дочь лучше их? Почему мне не отправить туда несколько сотен, а отдать их тебе?
— Потому что вы…психопат, который напал на меня и чуть не убил.
— Все слова! Пустые, сотрясающие воздух слова! Докажи! Где хоть одно доказательство? Если ты решила, что я тут вожусь с тобой только потому что испугался твоих угроз — ты идиотка.
Он поднял на меня тяжелый взгляд и щелкнул ручкой так, что грифель спрятался и конец царапнул по полироли, издавая отвратительный звук.
— Я предлагаю тебе контракт, а ты можешь согласиться или отказаться.
— Зачем вам это? Зачееем? Почему просто не занять мне деньги и не взять на работу. Я хороший работник. Я отработаю и все верну.
— Потому что мне вкусно с тобой играть, потому что, да, отработаешь, но так, как хочу я.
Я опять посмотрела на часы и мне захотелось заорать, наброситься на него, ударить.
— Ну так как, Ксения? Время идет как я понимаю…Щелк-щелк-щелк. Слышишь? Это секунды и минуты, которые ты теряешь.
— Переведите на счет клиники триста тысяч.
И будьте прокляты! Но вслух не сказала, только сильно сжала ладони.
— Как же тебе хочется вцепиться мне в волосы, разодрать мне лицо. — провел кончиками пальцев по моей щеке, — я научу тебя покорности. Я научу тебя получать от нее удовольствие. Ты будешь приносить мне тапочки в зубах и кончать от одного моего взгляда.
Тяжело дыша смотрю ему в глаза и пальцы то сжимаются, то разжимаются.
— Я подготовлю договор. Сегодня вечером ты его подпишешь. А сейчас поезжай к дочери. В течении десяти минут деньги будут на счету.
Я тут же дернулась в сторону, но он схватил меня за локоть.
— А «спасибо»?
Шумно выдыхая воздух и дрожа всем телом, с трудом сдерживаясь, чтобы не послать его или не разразиться истерикой.
— Спасибо.
— Спасибо, любимый.
Сжала губы, ощущая, как это слово застряло в горле и начало там мгновенно гнить.
— Скажи — лю-би-мы-й.
— Спасибо не достаточно?
— За каждое пререкание будет штраф…ты будешь лишаться своих денег, Ксения, и лишать шансов на выздоровление свою дочь.
Подонок! Мразь! Какой же ты все же подонок! И эти глаза, пожирающие все мои эмоции, считывающие, снимающие их с моего лица, как сумасшедший живой сканер. Сам похож на робота с застывшей ухмылкой, приклеенной к его губам.
— Спасибо, любимый.
Процедила ему в лицо и выдернула руку, но он снова ее перехватил.
— Попробуй еще раз. У тебя плохо получилось.
— Спасибо, любимый. — проворковала я.
— Вот и прекрасно. Иди.
Выскочила в коридор, выхватила сотовый и набрала Женю.
— Жень, привет. Прошу тебя, пожалуйста позвони той своей подруге пусть найдет донора. Да. Пусть найдет его как можно быстрее, я тебя умоляю. Я… я готова просить его о помощи.
К Варе меня впустили только после того, как Дмитрий Сергеевич спустился и распорядился об этом. Он же мне сообщил, что деньги поступили. Весь расплывался в улыбках и был чрезвычайно любезен. А я ощущала тихую ненависть вперемешку с пониманием, что он действительно один из лучших докторов, но, если бы у меня не было денег он бы палец о палец не ударил для спасения моей дочери. Клятва Гиппократа обесценилась настолько, что при одном взгляде на лощенного и прилизанного Дмитрия Сергеевича в белоснежной и накрахмаленной шапочке, начинало тошнить, особенно, когда вспомнила его слова о переводе Вари в другое отделение, а попросту он отправлял ее там умирать…Как возможно отправил многих других, кто не мог заплатить. Человеческая жизнь в эквиваленте зеленых бумажек. Нет бумажек — подыхай. И страшно, когда вот так умирают маленькие дети. Наверное, в моих глазах что-то такое промелькнуло, и доктор отвел взгляд, заторопился куда-то.
