В полном отчаянии я одними губами произнес некую богохульную молитву. Все же я очень надеялся, что так мой план не завершится, что мне удастся найти более простой и легкий способ спасения. Но раз уж из этого ничего не вышло, оставалось надеяться, что в случае крайней необходимости Эван как-нибудь сам сообразит, что нужно сделать – и кое-что ему должно было подсказать посланное мной воспоминание о маленькой Попрыгунье и о том, как он вложил ей в ладошку свой искусственный глаз, похожий на мраморный шарик. Однако вне зависимости от того, понял он или нет важность этого символа – то есть какова связь между его искусственным глазом и головой Оракула, – мое мысленное послание должно было пробудить в нем память о далеком детстве и о том…
Хотя, честно говоря, отправляя ему это послание, я вовсе не был уверен, что этот мальчик поймет, насколько от его дальнейших действий зависят наши жизни – моя и его лучшей подруги. И точно так же я понятия не имел, хватит ли у Эвана артистических способностей, чтобы убедить Гулльвейг-Хейд, будто Один по-прежнему находится в его теле. А сам я теперь не имел ни малейшей возможности узнать, сработало ли то, о чем я его просил, или же действительно наступит Конец Игры. Естественно, особых восторгов у меня сложившаяся ситуация не вызывала, но я просто не мог себе представить, что еще можно было бы сделать, имея в своем распоряжении столь ограниченные средства и возможности.
«Пожалуйста, Эван! Ты просто сделай это! Просто сделай, и все!» – мысленно внушал ему я, цепляясь за гриву Слейпнира, который стремительно летел к дальнему пределу царства Сна. Мир, созданный Архитектором, окончательно развалился; куски собора кружили вокруг нас, точно планеты вокруг солнца, и любой из них мог запросто уничтожить Попрыгунью или Генерала, а нашего скакуна сбросить с небес на землю. Каждую секунду Оракул мог окончательно проснуться, и тогда перед нами возникла бы реальная возможность быть разорванными на куски в вакууме небытия.
Но хуже всего было то, что Хейди, поняв в итоге, сколь велико мое предательство, метнула вслед Слейпниру целую сеть связующих рун, и руна Нодр, то есть Связующая, теперь удерживала нас на месте, не давая покинуть этот мир, буквально разваливавшийся на куски. К сожалению, Тор все еще не мог толком разобраться в происходящем; увы, замечательное мужество Тора всегда было не сопоставимо с его умственными способностями, и в его случае подброшенная монетка-жребий то ли еще не успела упасть на землю, то ли так и повисла в воздухе.
– Один? – Громоподобный бас Тора я легко расслышал даже в грохоте распадающегося мира-пузыря. – Этот архитектор и есть Один?
– Ох, да загляни ты в программу! – раздраженно бросила Хейди. – Ведь он все это с самого начала задумал. Что ж ты никак не поймешь, дубина стоеросовая, что этот сон был ловушкой? И эта ловушка сейчас захлопнется? А значит, мы с тобой, бестелесные, лишившись Слейпнира, так тут и останемся!
И наконец-то наш Громовник все понял. Впрочем, его верность Генералу была такова, что он все равно готов был сделать все, что в его силах, лишь бы выиграть для нас несколько крайне необходимых мгновений. И когда Хейди подняла руку, собираясь метнуть в Слейпнира очередную руну, прямо перед ней щитом встал могучий Тор. Они стояли так близко друг от друга, словно вся эта сцена вот-вот завершится любовными объятиями, а потом… потом они и впрямь обнялись, точнее, яростно вцепились друг в друга…
– Только бы оно того стоило! – прорычал Тор, и я, услышав это даже по ту сторону широченной дельты реки Сновидений, крикнул ему:
– Клянусь, я никогда и ни за что тебя здесь не брошу! И мы с тобой непременно встретимся вновь – когда-нибудь в другом месте!
И тут же подумал: «Ну и зачем я это пообещал?» Давать столь серьезные обещания – это совсем на меня не похоже; еще менее вероятно – что я сказал действительно то, что думал. Однако обещание было дано, и виноват в этом наверняка был мой излишне тесный контакт с Попрыгуньей – конечно же, это она сделала меня таким мягкосердечным, ведь она всегда питала к Тору особую слабость. Однако сам я прекрасно знал: согласно моему плану, именно Тор должен быть принесен в жертву.
Оракул уже вполне проснулся: вскоре ему предстояло вновь вернуться в ту окаменелую голову, где он столько столетий и обитал. Еще несколько мгновений – и этот приснившийся мир окончательно исчезнет, растворится в воздухе, превратится в ничто. И за этот крошечный отрезок времени мне нужно было не только спастись самому, но и обеспечить Попрыгунье возвращение в ее родной мир, а также отправить Одина как можно дальше от головы Оракула. Забудьте о шуточной задачке с козой и капустой; мне сейчас предстояло осуществить куда более сложный трюк, имеющий поистине колоссальные пропорции.
Но, как оказалось, и у Хейди в рукаве был припрятан еще один фокус. Полностью восстановив свое обличье, она вырвалась из объятий Громовника и, подняв руку, призвала на помощь магию. Я тут же выставил перед собой щит в виде руны Йир, понимая, впрочем, что этот щит слабоват, чтобы отразить атаку Хейди. На всякий случай я обхватил себя руками и приготовился падать – ведь если она метнет в меня руну Хагалл, Разрушительницу, то я снова полечу с небес на землю и попаду прямиком в Пандемониум…
Но даже если скорости нашему Громовнику порой и не хватало, то уж упорства и стойкости у него было с избытком. Выпустив наперерез руническим стрелам Хейди свою руну Турис, Тор перехватил ее стрелы еще в полете, что вызвало невероятный выброс магической энергии, сопровождавшийся таким грохотом, словно две армии сошлись врукопашную. Затем последовала ослепительная вспышка, точно разом зажглись все дьявольские горны Хаоса, и Хейди с Тором исчезли в глубинах реки Сновидений, сметенные этим столкновением двух магических сил – так гаснет под случайным порывом ветра свеча, горевшая на подоконнике, и все сразу погружается во тьму. А затем, когда этот почти распавшийся мир-сновидение окончательно провалился в никуда и перед нами вновь возникла вершина Замкового Холма, я вскричал:
– Эван, бросай ее! Бросай ее немедленно!
И Эван, изо всех сил размахнувшись, как при игре в регби, зашвырнул голову Оракула прямо в бурные воды реки Сновидений.
Несколько мгновений голова была еще видна – она словно повисла в потоке, сверкая, как шарик на рождественской елке, – и Один потянулся, чтобы схватить ее, но я успел раньше. Собрав остатки своей магии, я поймал голову Мимира в сеть, сплетенную из рун, и зашвырнул ее, как камень из пращи, так далеко, как только мог, пробив оболочку, уже отделявшую нас от царства Сна. Если теория Одина справедлива, думал я, то проклятая голова попадет в один из тех похожих на соты многочисленных миров, где, по всей видимости, должна находиться и некая иная версия Замкового Холма, и, возможно, иные версии Мег, Попрыгуньи, Стеллы и Эвана.
И на какое-то время мы очутились в мире Попрыгуньи, который буквально окутал нас ощущением абсолютной реальности и безопасности. Над Замковым Холмом светились звезды, а на вершине стоял Эван и, задрав голову, словно что-то высматривал в вышине. Стелла тоже была там; она осторожно наблюдала за Эваном, и в глазах ее светилось нечто такое, что, пожалуй, можно было бы назвать почти восхищением. Впрочем, на Стеллу я особого внимания не обратил, ибо навстречу нам бежала Мег, и ее золотистые глаза сияли от радости, почти как те огненные круги, которые она описывала своими пои. На секунду мне показалось, что это меня она встречает такой сияющей улыбкой, но тут я вспомнил, что рядом со мной Попрыгунья. Призвав на помощь остатки сил, я мощным пинком сбросил ее со спины Слейпнира, и она неуклюже скатилась в траву, росшую на вершине Холма.
