– КОНЕЧНО, ОНО МНЕ ИЗВЕСТНО!
– Вот и отлично, – с миролюбивым видом покивала Попрыгунья, – мне-то что.
А в соборе между тем становилось все холоднее. Из купола посыпался снег. Обледенелые колонны покрылись пышным инеем, похожим на клочья белого мха.
– ТЫ ПОСМЕЛА СКАЗАТЬ ОРАКУЛУ «МНЕ-ТО ЧТО»?
Попрыгунья в ответ то ли плечами пожала, то ли головой качнула. Я и раньше замечал у нее этот странный маленький жест – например, когда мы обсуждали пристрастия в пище, – и находил его весьма раздражающим. Похоже, и на Мимира этот жест произвел точно такое же впечатление. А эта маленькая нахалка еще и заявила самым невинным тоном:
– Ну мне-то, честно говоря, еще не доводилось слышать, как ты эти свои пророчества изрекаешь. Пока что я от тебя слышала исключительно угрозы и запугивания.
– Я ГОВОРЮ О ЮНЫХ ДВУХ ПОБЕГАХ, – возвестил вдруг Оракул странно скрипучим голосом, – ОДИН ПОБЕГ – ОТ ДУБА, ОТ ЯСЕНЯ – ВТОРОЙ. КОНЯ ДАСТ ПЕРВЫЙ, А ВТОРОЙ – ЛЮДЕЙ ПОДАРИТ. И ПРОРАСТЕТ ОДИН ИЗ ПОЧВЫ, А ВТОРОЙ – ИЗ КАМНЯ.
Я заметил, что Джонатан Гифт поднял голову. Правда, одну руку он по-прежнему прижимал к раненому глазу, но я был совершенно уверен: он внимательно прислушивается. Да и Хейди тоже ушки навострила. По-моему, даже до Тора дошло: только что было произнесено нечто очень важное.
Похоже, лишь на Попрыгунью слова Оракула особого впечатления не произвели.
– Все это несколько неясно, – заметила она. – Подобное высказывание может означать все, что угодно.
– Я ГОВОРЮ, КАК ДОЛЖНО! – возмутился Оракул. – Я ГОВОРЮ, КАК ДОЛЖНО, И МОЛЧАТЬ НЕ СТАНУ!
– Ну да, ты ведь, наверно, никогда не заткнешься, – усмехнулась Попрыгунья.
Я же говорил: она способна кого угодно вывести из себя! Впрочем, в этот миг я просто расцеловать ее был готов, если бы это не выглядело как-то не совсем пристойно даже с моей точки зрения. И все же я не только искренне ею восхищался, но и испытывал не совсем понятное мне и типично человеческое чувство: страх, но отнюдь не за себя самого.
– Хватит, больше ничего ему не говори, – тихонько попросил я. – Ты и так уже достаточно сказала.
Попрыгунья только усмехнулась. Потом все же спросила:
– А что, это действительно было пророчество?
Я кивнул.
– Значит, именно этого вы и от него и хотели? За этим вы сюда и явились?
Я снова кивнул.
– Но учти, – сказал я, – говорить так с Оракулом просто опасно. Не забывай: в этом мире он – бог.
– Да никакой он не бог! Он самый обыкновенный задира и трус! – возмутилась Попрыгунья. – Ты же сам учил меня давать сдачи всяким наглым приставалам!
– Ну… в данном случае все обстоит несколько иначе. Во-первых, никто к тебе нагло не пристает, тебя никто не обзывает и не дразнит, а во-вторых, вряд ли можно назвать задирой и трусом бессмертного мегаломаньяка, способного в мгновение ока сокрушить и твою душу, и твое тело.
Попрыгунья усмехнулась.
– А давай проверим, хорошо? Давай заставим его снова пророчествовать. – И она моментально повернулась к Оракулу, чья голова виднелась где-то в вышине под обледенелым куполом, помахала ему рукой и крикнула: – Эй, вы там, наверху!
Я снова попытался заткнуть ей рот, но, увы, было уже слишком поздно. Сон начинал разрушаться. С потолка падали куски льда; спускавшаяся с небес тьма уже окутывала все вокруг. За стенами храма, просачиваясь сквозь купол, бушевали мутные воды реки Сновидений, все сокрушавшие на своем пути. Я хорошо знал, что это означает. И, собственно, ожидал этого – хотя, если честно, все же наделся, что сумею в последний момент оказаться где-нибудь далеко отсюда, за горами за долами, прекрасно представляя себе, что теперь, как любят выражаться в мире Попрыгуньи, дерьмо полетит из каждого вентиляционного отверстия. Дестабилизированный недавними событиями, чувствуя, что его могуществу брошен вызов, а тщеславие уязвлено, и понимая, что его обманом втянули в откровения и заставили пророчествовать, Оракул окончательно пробудился.
Глава пятая
Тут-то все и началось: для начала великолепный хрустальный купол треснул пополам под тяжестью толстенного слоя намерзшего льда. Чудовищные сосульки свисали с основания купола и капителей колонн, то и дело обрушиваясь вниз, а Оракул все вещал, наполняя миры звуками своего всеобъемлющего громоподобного голоса:
– СКАЖУ Я И О СПЯЩИХ ПОД ГОРОЮ, ИХ СЕМЕРО, И СВЯЗАНЫ ОНИ РУНИЧЕСКИМ ЗАКЛЯТЬЕМ. И ОБ ОДНОМ СКАЖУ, ЧТО СЕТЬЮ ОГНЕННОЙ ОПУТАН, НО ЖИВ ПО-ПРЕЖНЕМУ, ИСТОЧНИК МУДРОСТИ ЕГО ПИТАЕТ.
– Еще одно стихотворное пророчество? – спросила у меня Попрыгунья. Ей приходилось орать, чтобы перекрыть рев реки Сновидений. – Ты и еще что-то хочешь у него узнать?
Я покачал головой. Семеро спящих… Ваны, наверное? Источник Мудрости? Мимир? Источник Мимира?
[68] А может, некий ключ к тому, где спят ваны?
– Забудь ты о его пророчествах! – крикнул я Попрыгунье. – Надо убираться отсюда, пока не поздно!
– Подожди еще немного.
И я заметил, что ее облик опять изменился. Во сне такое часто случается, но я никогда не видел, чтобы это происходило с реальным человеком, пребывающим во плоти. Теперь Попрыгунья превратилась в молодую сильную женщину, весьма, надо сказать, привлекательную, но при всей своей привлекательности совершенно не похожую ни на школьных «красоток», ни на тех девиц из глянцевых журналов, фотографиями которых она так восхищалась. И хотя ей наверняка было страшно – великие боги, страшно было даже мне! – от нее словно исходил некий внутренний свет, не менее яркий, пожалуй, чем то сияние, что породила фантазия Оракула.
Вот она, таинственная особенность людей, – они способны мгновенно воспламеняться и гореть так ярко в течение всего отведенного им краткого отрезка времени, что даже богам с ними не сравниться! Попрыгунья, всегда казавшаяся мне такой маленькой, такой слабой, такой испуганной – она ведь даже пиццу есть боялась, боялась даже того, что кто-то просто увидит ее на улице с другой девушкой! – прямо у меня на глазах превратилась вдруг в необъяснимо прекрасную, восхитительную женщину.
И эта новая, взрослая Попрыгунья крикнула Оракулу:
– И это все, что у тебя есть?
– ЧТО, ПРОСТИ? – опешил Оракул.
– И это все, что у тебя есть? – повторила она. – Всего несколько стихотворных строчек? Впрочем, и стихи-то никудышные, если честно. Неужели это предел твоего могущества? Мне, собственно, вот что интересно: ты кем это себя вообразил? Почему ты уверен, что имеешь право указывать людям, как им поступать? С какой вообще стати ты считаешь себя лучше других? Кто дал тебе право кем-то командовать? Неужели тебе никогда не приходило в голову, что у Джонатана могут быть свои собственные сны и мечты? Причем такие, где ему отнюдь не уготована роль пешки в чужой и бессмысленной затее, которую кто-то там счел великой?
