– СКАЖУ, КАК ДОЛЖЕН, – провозгласил Архитектор оглушительным, как горная лавина, голосом. – СКАЖУ Я, И ВНИМАТЬ МНЕ БУДУТ ВСЕ ДЕВЯТЬ МИРОВ! ВСЕ ДЕВЯТЬ МИРОВ БУДУТ ВНИМАТЬ МНЕ! БУДУТ МЕНЯ БОЯТЬСЯ! БУДУТ ПОДЧИНЯТЬСЯ МНЕ!
Тор по-прежнему стоял рядом со Слейпниром, нахмурив массивный лоб; его рыжая колючая борода грозно топорщилась во все стороны. Когда я подошел к коню, намереваясь вскочить на него, Тор остановил меня, крепко взяв за плечо, и сказал:
– Не так быстро. Я хочу знать. Этот сновидец что, проповедовал?
Я глянул на Архитектора-великана и тихо ответил:
– Вроде как.
– И что он сказал?
Я только чертыхнулся про себя. И в лучшие-то времена Тор сообразительностью не отличался, а уж здесь, в царстве Сна, его умственные процессы и вовсе замедлились. Соображал он сейчас, пожалуй, даже хуже, чем в игре «Asgard!».
– Нет у меня времени все это тебе объяснять, – сказал я, пытаясь стряхнуть с плеча его тяжеленную руку. – Просто пока поверь мне на слово – и все. А сейчас нам надо поскорей отсюда выбираться. Пока весь Хель с поводка не сорвался.
Тор с подозрительным видом огляделся.
– С какой это стати?
Я все еще пытался сохранять полное спокойствие, хотя вокруг уже творилось нечто невообразимое. У меня было такое ощущение, словно я единственный неподвижный предмет в мире реактивных снарядов. Я даже начал понимать – пока еще весьма смутно, – каково пришлось нашему Генералу, когда он впервые попытался привнести в Асгард Порядок.
Я глубоко вздохнул (хотя в царстве Сна дышать было вовсе не обязательно) и сказал Тору:
– По-моему, то, где мы сейчас находимся, это сон вовсе не Архитектора. Это сон нашего Оракула.
Глава пятая
Когда-то я слышал пословицу: «Что снится рабу? Ему снится, что он стал господином». И сейчас, когда я, изо всех сил понукая Слейпнира, направил его прямиком на стену этого мира-пузыря, мне вдруг снова вспомнилась эта пословица и вместе с ней пришло некое совершенно новое ощущение того, что нас ожидает.
Как пугающе уместно она сейчас звучала. Рабу снится, что он стал господином. Сколь отчетливо сейчас, после стольких веков пребывания Оракула в рабстве у богов, этот сон – гигантский пузырь, сотканный из тайных надежд и мечтаний, – отражал его страстное стремление строить, вдохновлять и править. Интересно, подумал я, а сколь широки горизонты этого страстного стремления? Одно дело стать правителем во сне, но, насколько я знал Оракула, можно было предположить, что он жаждет править отнюдь не в вымышленном мире царства Сновидений – мире, похожем на мыльный пузырь и столь же недолговечном, – но в мире реальном, полном настоящих сновидцев, где он при наличии правильно оказанной поддержки сможет стать даже богом…
У меня за спиной раздался тихий вопрос Попрыгуньи:
– Как ты думаешь, у нас получится?
– Конечно, – не задумываясь, ответил я.
– Ах ты, враль! – улыбнулась она.
Архитектор – теперь он был высотой уже с Мировое Древо, а голова его упиралась прямо в хрустальный купол, так что казалось, будто на нем массивная сверкающая корона, – лучезарно улыбаясь, смотрел на нас сверху вниз, и эта невероятная его улыбка словно простиралась от одного горизонта до другого.
– СКАЖУ, КАК ДОЛЖЕН, – прогремел его голос, – ПОСТУПИТЕ ВЫ МУДРО, КОЛИ РЕШИТЕ ВЫСЛУШАТЬ МЕНЯ. ГРЯДУТ ИНЫЕ ВРЕМЕНА. КОНЕЦ ПРИШЕЛ ПРАВЛЕНИЮ БОГОВ. – Он помолчал немного, затем снова заговорил, и на этот раз в его голосе явственно послышался смех: – ЗАЧЕМ ЖЕ ВЫ ПЫТАЕТЕСЬ БЕЖАТЬ? НЕУЖТО ДО СИХ ПОР НЕ ПОНЯЛИ, КТО Я НА САМОМ ДЕЛЕ?
Заметив мельком, что небо у нас над головой тоже расширилось до невиданных размеров, я осторожно заметил:
– А знаешь, мне почему-то казалось, что ты окажешься еще выше. И внешность будешь иметь, пожалуй, более впечатляющую.
Пронзительный смех Оракула был похож на вой урагана среди вечных льдов.
– Ты всегда был забавным, – отсмеявшись, сказал он почти нормальным голосом. – Интересно, что больше позабавило бы меня – увидеть, как ты страдаешь, или позволить тебе остаться в живых?
Я не ответил, продолжая упорно подталкивать Слейпнира к горизонту, который все время от нас отодвигался.
За спиной у меня Попрыгунья что-то напевала себе под нос тоненьким детским голоском, и мне оставалось лишь надеяться, что ее разум еще не начал сдаваться, что он выдержит и это испытание. Впрочем, я все равно ничего не мог для нее сделать – разве что попробовать выбраться за пределы этого сна, прежде чем созданный Оракулом мир-пузырь наконец взорвется.
Но Тору явно не хотелось мне подчиняться, и он с заносчивым видом спросил:
– С какой это стати мы убегаем, если нашли именно то, что нас и послали искать?
Я попытался ему это объяснить, пока Слейпнир обретал свое обычное для странствий по мирам обличье. Вскоре восемь ног нашего скакуна арками изогнулись в воздухе, напоминая расколотую на части радугу, и он начал свой разбег, а мы трое вцепились в его бешено развевавшуюся гриву. Все набирая скорость, Слейпнир пронесся по неярко освещенным приделам огромного собора – следом за нами так и посыпались градом осколки витражей, а со всех сторон нас преследовало могучее эхо хохота Архитектора.
Когда нам начинало казаться, что мы вот-вот прорвемся сквозь стену этого мира-пузыря, стена словно отодвигалась, не становясь ближе ни на дюйм. А проходы между скамьями странным образом все больше вытягивались, уходя вдаль и теряясь в цветном тумане; и небо словно расширялось, раздвигало горизонты, не позволяя Слейпниру достигнуть ни одного из них. Этот призрачный мир все время менял форму, расплывался, как акварель под дождем, утрачивал материальность, становясь похожим то на дым, то на облако, то на радугу в ликующих небесах…
А Тор у меня за спиной все твердил упрямо:
– Нет, с какой все-таки стати мы убегаем?
– Да потому, что это ловушка! – рассердился я. – Оракул – это тебе не какой-нибудь человеческий сновидец, которому можно спокойно задавать любые вопросы. Оракул прекрасно нас знает. Ему известны все наши слабости. И в этом мире он – властелин.
Оракул снова рассмеялся. И я, оглянувшись, увидел, что он сидит за клавиатурой того огромного органа, который называл Machina Brava. Орган сейчас, похоже, остался единственной вещью в этом мире сна, которая не утратила материальности; его позолота сверкала еще ярче, чем прежде, а голос был подобен грохоту извергающегося вулкана.
– Ну ты-то все правильно понял, насколько я вижу, – похвалил меня Оракул. – Впрочем, ты всегда был умницей. А как, кстати, тебе удалось бежать из Нифльхейма?
– О, сложными путями, – уклончиво ответил я и еще крепче вцепился в гриву Слейпнира.
– Громовника я, разумеется, тоже сразу узнал, хотя, как ни странно, в его нынешнем обличье есть что-то от лохматой белой собаки. А кого еще ты с собой прихватил?
