– Локи прав. – Это заговорил уже Эван. – Ты должна остаться, Попрыгунья. Все равно ты ничем не сможешь ему помочь.
И я почувствовал, с каким презрением она мысленно от него отшатнулась. А вслух сказала:
– Как ты мог позволить этой… твари похитить Мег? И ради чего? Ради Стеллы?
Эван начал что-то отвечать, но Попрыгунья больше не желала его слушать. В ее душе бушевала целая буря чувств, заполонив все наше с ней мысленное пространство: это были и простое упрямство, и нежелание посмотреть фактам в лицо, и гнев, и чувство вины, и страх за Мег, и совершенно детская надежда стать похожей на героев тех книг, игр, фильмов и шоу, которые так ей нравились, потому что могли любой ценой спасти положение, но при этом успеть вернуться домой к чаю…
«Прекрати, – сурово велел я. – Это совсем не игра. И роль замечательной героини тебе сыграть не удастся; ты просто тихо умрешь в кулисах, тщетно ожидая своего выхода на сцену, а жизнь покатится дальше, но уже без тебя».
Я чувствовал, что она все равно мне не верит. Она же совсем молоденькая, а молодые просто неспособны поверить, что и с ними когда-нибудь может приключиться такая неприятность, как смерть. Уж я-то знаю. Сам таким был.
«Ты же ничего обо мне не знаешь, – сказала она, явно прочитав мои мысли. – И не можешь меня понять – хотя бы просто потому, что тебе, наверное, лет пятьсот или даже больше!»
«Но мне чисто случайно удалось за это время кое-что приобрести – например, некий полезный опыт».
«И это говорит мне тип, который до прошлой недели понятия не имел, что такое пицца!»
«Пицца вряд ли обладает способностью навсегда оставить тебя в царстве Сна, или в один миг высосать твою душу, точно устрицу из раковины, или приковать тебя голую к скале, а над головой у тебя подвесить здоровенную змею, которая будет плеваться ядом прямо тебе в лицо…»
«Да говори что угодно. Я все равно пойду с тобой».
«Ты тоже можешь говорить что угодно, но никуда ты не пойдешь».
И тут я заметил, что Один пристально смотрит на меня единственным здоровым глазом, а Эван куда-то пропал.
– Довольно. У нас нет времени на споры, – сказал наш Генерал. – Конь ждет. Тебе пора в путь.
Он был прав. Восьминогий конь Слейпнир превратился теперь в некое подобие светящейся арки, широко распростершейся в небесах и как бы отметившей конечностями все стороны света. Сейчас он был очень похож на тот расплывчатый след, который тогда сразу привлек мое внимание. Если бы я тогда сумел прочесть этот знак правильно, он бы, возможно, уже привел меня домой.
И я снова вспомнил о Попрыгунье. Если честно, мне почему-то совсем не хотелось с ней расставаться, не сказав, по крайней мере, «до свидания» – и это несмотря на все то, во что она меня втравила. В конце концов, я, возможно, уже никогда больше не вернусь в ее тело… При мысли об этом меня вдруг охватила противная колючая дрожь.
«Послушай, – сказал я ей, – со мной, возможно, и непросто было ужиться, но я все же хочу, чтобы ты знала…»
«Я ведь, кажется, уже сказала, – прервала меня Попрыгунья. – Я иду с тобой».
«По-моему, этот вопрос мы уже обсудили. Нам предстоит путешествие по реке Сновидений. А это отнюдь не однодневная экскурсия в Боньёр».
«Мне все равно. Я иду с тобой».
«Ты просто не понимаешь, – предпринял я новую попытку убедить ее, – одной простой вещи: если ты расстанешься со своим телом, чтобы путешествовать по реке Сновидений, то потом рискуешь никогда больше его не отыскать. А если вздумаешь отправиться в подобное путешествие в привычном тебе обличье, то рискуешь быть разорванной на куски теми силами, которые выше твоего разумения».
«Ну что ж, в жизни всякое дерьмо случается, – философски подытожила Попрыгунья. – Так мы идем или нет?»
Ну как быть, когда сталкиваешься с подобным уровнем глупости и упрямства? Можно подумать, у меня нет более важных забот, чем забота о благополучии девчонки, мечтающей о смерти! Восемь горящих рун на склоне Холма, уже несколько померкнув, превратились в подобие серебристой веревки – волшебной упряжи для Слейпнира. Пес Твинкл по-прежнему яростно лаял. А Один улыбался мне так радостно, словно разом наступили все дни его рождения – все пятнадцать сотен или сколько их там было.
– Ну ладно, – сказал я. – Но учти: это твои похороны.
С этими словами я схватил серебряную упряжь – ту вещь, которую Один называл поводьями, – и последним усилием воли заставил себя покинуть свое физическое тело и погрузиться в бурный поток бескрайней реки Сновидений.
Глава вторая
Возможно, я ранее уже упоминал о том, что стихию сна трудно назвать целостной. Это, собственно, отходы человеческого мышления, этакая сточная труба для чувств людей, их упований, побуждений, подсознательных страхов, запретных страстей и нарушенных табу; и все это вместе с людскими фантазиями, надеждами и страхами как бы попадает в некий метафизический блендер и перемалывается там в эмоциональный суп-пюре, куда то и дело ухитряются проникнуть акулы потустороннего мира, которые осторожно кружат, нападая из темноты. В прошлый раз, когда я туда угодил, эта удивительная среда успела переварить меня почти полностью, и я не имел ни малейшего желания снова в эти «воды» погружаться.
Разумеется, плыть верхом на Йормунганде по реке Сновидений – это нечто совсем иное, чем скакать через царство Сна верхом на восьминогом Слейпнире, однако же обе эти «поездки» трудно назвать приятными. Облик Слейпнира постоянно менялся от абстрактного до чудовищного – он то представлялся гигантским пауком, то кораблем с крыльями вместо парусов, а еще через мгновение вдруг превращался в караван верблюдов с невероятно длинными ногами, похожими на приставные лестницы и способными, похоже, достать до звезд. Я обернулся, чтобы проверить, как там Попрыгунья, и тут же увидел у себя за спиной Тора.
Тор теперь пребывал в своем исходном обличье и следил за мной столь же ревностно, как пес Твинкл мог бы следить за куском пиццы, случайно упавшим на пол. Массивный, рыжебородый, покрытый узлами мускулов – мускулов у Тора и впрямь куда больше, чем нужно любому нормальному живому существу, – он столь откровенно проявлял свое неодобрительное отношение к Искренне Вашему, что его неприязнь была прямо-таки физически ощутимой, да и его молчаливая враждебность здорово действовала мне на нервы.
– Эй, Тор, смотри веселей! – добродушно подначил его я.
– А ты лучше на дорогу смотри! – прорычал он в ответ. – Не то я тебе мигом хребет сломаю.
Что ж, шутки в сторону. И я вернулся к той задаче, которую мне предстояло решить. Однако сквозь ночные шорохи, сквозь странный застылый свет, сквозь ревущую мешанину чужих сновидений, которая волнами вздымалась вокруг нас, до меня вдруг донесся все тот же вопрос Попрыгуньи:
– Неужели ты всерьез называешь это конем?
Она явно успела еще в самом начале нашего путешествия воспользоваться совершенным мною усилием и тоже выскользнула из того физического тела, в котором мы с ней вместе обитали; в настоящий момент она пребывала в своем «сновидческом» обличье: была облачена в пижаму с пингвинами, но вид у нее был по-прежнему решительный, хотя и немного испуганный. А Слейпнир, являя собой в нынешнем воплощении поток яркого света, продолжал нести нас обоих вперед, мчась по самой границе с потусторонним миром.
