Несколько минут я пытался как-то привести собственные мысли в порядок, иначе они походили на какой-то клубок колючей проволоки. С самого начала я старался не думать о том, что попал в этот мир исключительно по счастливой случайности; что Один рассчитывал заполучить Тора, а вовсе не меня; что мое появление здесь в его планы вообще никогда не входило. Хотя все это было как-то совсем не похоже на такого великого стратега, как наш Генерал. А что, если Один с самого начала знал, что, втянув меня в игру, сумеет привести в движение и всю необходимую цепь событий? Что, если все это – и мое появление здесь, и то, что я едва сумел спастись от Хейди, и даже моя дружба с Мег – лишь составляющие жульнического плана Одина, благодаря которому он и получит то, что хотел?
«А чего он больше всего хотел? Вернуть Оракула? Или получить новые руны?» – спросила Попрыгунья.
– Я и сам сперва так думал. Но вспомни игру «Asgard!» и ванов, спящих подо льдом. Что, если эти спящие боги покоятся подо льдами в нашем мире – а он связан с твоим миром через этот Замковый Холм? Точнее, через развалины старинного замка, где как раз и пересекаются те энергетические поля? Что, если Один заключил с кем-то новую сделку? И готов, например, обменять спящих ванов на новые руны? Потомки Одина познают снова руны – так гласит Пророчество Оракула. Так, может, эти новые руны и есть главная ставка в заключенной Одином сделке, и выигрыш позволил бы ему держать под своим контролем могущественную Гулльвейг-Хейд? Что, если Один продал завещанное ему наследие ради чего-то иного, более для него ценного?
«Чего, например? – спросила Попрыгунья. – По-моему, это какая-то ерунда. Разве для него что-то может быть более ценным, чем новые руны?»
Я дал ей возможность самостоятельно поискать ответ на этот вопрос. Затем все же сам предложил несколько дополнительных наводящих вопросов:
– Какая вещь, с точки зрения посторонних, не имеет никакого смысла? Как Одину удалось выйти именно на Эвана, который и стал его «квартирным хозяином»? И что, собственно, вообще заставляет этот мир вращаться?
«Любовь?» – догадалась Попрыгунья и умолкла. Молчала она довольно долго, потом в полный голос выпалила:
– Охренеть!
– Вот именно, – согласился я. А мысли мои уже опять неслись вскачь, устанавливая самые невероятные и невообразимые связи между различными персонами и воображая вещи столь ужасные, что и словами не выразишь. Я ведь уже не раз говорил, что Один терял всякое благоразумие, когда дело касалось нашей богини Страсти. А если представить себе, что его план был связан исключительно с освобождением Фрейи из царства Сна? И если представить себе, что этот план не удался и место Фрейи заняла Гулльвейг-Хейд? Ведь Один сам сказал мне, что сперва и ему тоже показалось, что в теле Стеллы нашла себе прибежище Фрейя. Что, если Один и Гулльвейг-Хейд в итоге о чем-то между собой договорились? Например, голова Мимира в обмен на остальных ванов? В таком случае нетрудно себе представить, что Искренне Ваш – а также тесно связанная с ним Попрыгунья – с самого начала воспринимался им всего лишь как пешка в этой игре; просто пешка, которую принесут в жертву…
«Эван никогда бы так не поступил!» – тут же заявила Попрыгунья.
– Почему же никогда? – возразил я. – В конце концов, прецедент имеется. Руны, наша древняя письменность, получены были как раз такой ценой. Один пожертвовал старым другом, желая заполучить необходимые ему знания. А затем воспользовался этими знаниями и вернул к жизни голову этого друга – она-то и стала его Оракулом. А сейчас – хотя теперь назвать нас с Одином настоящими друзьями, конечно, нельзя, – я могу добыть для него новые руны. И, получив их, он вряд ли станет препятствовать Хейди в ее намерении поступить со мной – с нами – в точности так, как он сам некогда поступил с Мимиром Мудрым.
На какое-то время Попрыгунья просто дара речи лишилась. «Но ведь это же…»
– Это типичный Один! – отрезал я.
Да, это типичный Один. И это он вытащил меня из царства Сна, чтобы я в последний раз выполнил его требование. Кто еще знал о моем родстве со Слейпниром? Кому было известно, что моего присутствия на Замковом Холме достаточно, чтобы выпустить на свободу то, что под ним скрывается, и открыть путь в иной мир…
«Ну, может, Один и способен так поступить, но только не Эван! – стояла на своем Попрыгунья. – Эван никогда ничего не сделает мне во вред!»
– Даже ради Стеллы? – спросил я и, почувствовав ее сомнение, поспешил прибавить: – Да ладно, это я просто так. Слушай, у меня возник некий план. Нам всего лишь нужно постараться, чтобы Хейди ни в коем случае не оставалась наедине с Оракулом. Тогда и новые руны – а значит, и Мег – будут пока в безопасности. Ну а потом я попробую придумать, как выманить Хейди из тела ее нынешней хозяйки, а Одина – из тела Эвана. Согласен, это, пожалуй, больше смахивает на некую плутовскую проделку, а не на реальный план действий, но можешь мне поверить…
– Что ты там бормочешь? – вслух спросила Попрыгунья. – Какой еще «реальный план»? У тебя же никакого плана вообще нет!
Я только плечами пожал.
– Ну конечно же, у меня есть план! Я от природы очень изобретательный. Благодаря именно этому качеству Один и пожелал извлечь меня из царства Хаоса в те давние времена. Он и в Асгард меня с собой притащил, прекрасно понимая, что я способен придумать и сделать такое, на что больше никто не способен. Именно поэтому, когда все остальные асы жаждали моей крови, он защитил меня и позволил жить дальше. Однако именно моя изобретательность позволяет мне всегда оказываться на один шаг впереди Одина, несмотря на самые его хитроумные планы, потому что всему, что наш Старичок знает об искусстве лжи, коварства и обмана, научил его я. Да, именно я, Локи, сын Лаувей. Так что у меня всегда есть какой-нибудь план.
По-моему, это была чрезвычайно духоподъемная речь. И она, безусловно, должна была убедить Попрыгунью и подбодрить ее. Она молчала, и я понял, что действительно произвел на нее сильное впечатление. Я даже мысленно поклонился самому себе.
И вдруг прямо у меня за спиной послышался звук аплодисментов. Вам этот звук, конечно, может показаться совершенно безобидным, но только не в данном контексте – на вершине абсолютно безлюдного Холма, над которым раскинулось темное небо с целой рекой звезд. Тем более на запястье у меня по-прежнему сияла эта странная руна. Я резко обернулся и увидел Одина, который сидел в инвалидном кресле, а рядом с ним, естественно, торчал лохматый пес Твинкл.
– О! – только и смог вымолвить я и даже глаза закрыл. Я даже не особенно удивился; я просто вдруг почувствовал себя ужасно усталым.
– Ты, как всегда, невероятно скромен, – заметил Один, и в его голосе явственно послышалась насмешка. – Как всегда, склонен к самобичеванию.
Глаз я так и не открыл. Мне это, правда, не очень-то помогло, но с закрытыми глазами все же было легче притворяться перед самим собой, что худшие мои опасения, возможно, пока еще не полностью оправдались.
