Она была, разумеется, права. Этот Холм и впрямь обладал для меня несомненной притягательностью. И та руна была написана в небесах прямо над ним. Да и сам он чем-то напоминал курган, высящийся над кладом сокровищ. А еще я вспомнил, как ярко вспыхнул тот странный шрам на запястье у Попрыгуньи, когда она, стоя на вершине Холма, метнула в Гулльвейг руническую стрелу. Признаюсь, все эти мысли страшно меня возбуждали. И порождали надежду на то, что я смогу вновь вернуть свою магическую силу, обрести прежнее обличье, опять увидеть тот мир, которому я некогда придал форму
[59], в котором мне поклонялись как богу…
«Вообще-то в первую очередь я имела в виду освобождение Мег», – снова прервала мои размышления Попрыгунья.
«Ну конечно, я тоже». Да, ведь существовала еще и Мег; та самая Мег, которую Хейди справедливо назвала «дырой в моих доспехах». И я подумал: «Вот в чем была моя главная ошибка! Нельзя позволять себе относиться к кому-то из людей даже просто с нежностью». Хотя для меня по-прежнему оставалось загадкой, как это во мне вообще могли возникнуть подобные нежные чувства. Я винил в этом Попрыгунью и ее чувствительность, считая, что она неким образом меня заразила.
Но ведь и предполагалось, что она меня заразит, понял я. Об этом Гулльвейг-Хейд позаботилась. К тому же, как мне прекрасно известно, алчная Гулльвейг-Хейд – настоящая мастерица обмана. Вот почему, направляясь на Холм, я все время был настороже и старался не выходить на открытые места, прячась за валунами и кустами утесника. Впрочем, эти меры предосторожности оказались ненужными. Снова поднявшись на вершину, мы увидели, что она пуста и безмолвна. Костер в яме догорел, лишь угли едва светились. И нигде не было ни малейших следов ни Хейди, ни Мег, ни хоть какого-либо волшебства. Исчезли и светящиеся руны, написанные моей кровью, и вся она до последней капли впиталась в землю.
Внизу, в долине, мерцали и ярко светились огни Молбри, но они почему-то казались очень далекими, хотя до города было максимум мили две. Я осмотрел свои руки. Все в полном порядке. Ни жжения, ни кровотечения. А старые шрамы в тусклом свете звезд опять выглядели самыми обычными и нисколько не светились.
– Здесь никого нет. Какая жалость, – сказал я.
«Даже не вздумай уходить! – тут же напустилась на меня Попрыгунья. – Никуда ты не пойдешь, пока не найдешь то, что должен найти – что бы это ни было! Ты ведь решился на это ради Мег. И ради меня. И ради Эвана. И даже ради твоего Генерала».
Я вздохнул. «А знаешь, раньше ты мне нравилась больше – ты тогда была такой нервной, неуверенной…»
Она тут же прервала меня: «Здесь явно что-то есть, раз Эван так говорит. Ищи какой-нибудь знак!»
– Да как скажешь…
И я стал искать. Холм был похож на купол с некрутыми боками. Внизу, у его пологих склонов расстилались поля и леса да виднелась тропа, ведущая к проселочной дороге. Юная, пятидневная, луна еще только вставала, отбрасывая тонкий луч света, но мне и в темноте было хорошо видно, что на вершине Холма ничего нет, кроме руин того старинного замка, благодаря которому Холм и получил свое название. Обычно от рухнувшего замка мало что остается. Разве что валы внешних укреплений, ров да какая-нибудь одинокая приземистая башня – собственно, и здесь это было все, что осталось, однако стоило подойти ближе, я сразу почувствовал воздействие мощного энергетического поля: казалось, воздух буквально пронизан напряжением и готов в любую секунду воспламениться.
«Что это?» – спросила Попрыгунья. Она, видимо, тоже почувствовала это непонятное и мощное энергетическое поле. И наверняка тоже заметила странное серебристое, точно отблеск клинка, мерцание в воздухе.
– Не знаю, – ответил я, – но здесь действительно что-то есть. И по-моему, это связано с тем старинным замком.
«Подойдем поближе».
Я пошел вдоль земляного вала. Ров внизу казался жирной чернильной линией, опоясывающей вершину Замкового Холма. Легко можно было себе представить, что под этой вершиной, в глубине, спит нечто ужасное: например, змей с каменными шипами вдоль хребта, кольцом обвивший голову поверженного великана…
Мне стало не по себе, когда я подумал: интересно, а сколько времени потребовалось бы Йормунганду, чтобы обрести свободу? В игре «Asgard!» наша Небесная Цитадель представляла собой мощную крепость, но и при этом условии, по-моему, Йормунганд с легкостью нашел бы способ выйти из игры. Ведь он, как и второй мой сынок, Слейпнир, способен пересекать границы любых миров. А что, если он явился сюда за мной? Кстати, вероятность этого весьма велика – хотя, конечно, предполагать такое мне было крайне неприятно.
Меня охватил озноб. Здесь, наверху, и впрямь было холодно. Я поискал в усыпанном звездами небе созвездие Пса, но так его и не обнаружил. Я, в общем, не особенно и надеялся увидеть в этом чужом мире свою звезду, но мне было бы приятно, если бы я ее вдруг нашел. Но, увы, на небе, чуть скрытом легкой пеленой, которую то и дело раздувал ветер, светились лишь незнакомые звезды. Знакомым был только желтый ломтик луны, похожий на кусочек лимона, который кладут в стакан джина с тоником.
Я как-то не сразу понял, что у меня снова начинает болеть рука. Жжение становилось все более сильным, и я, скрипя зубами от боли, еще более внимательно продолжил поиски, стараясь двигаться вдоль загадочных энергетических линий…
Черт побери! Через пару минут я почувствовал, что мой рукав уже насквозь промок от крови. Теплая кровь, просачиваясь сквозь ткань, коркой засыхала на моей ледяной руке. Я задрал рукав и осмотрел запястье. Ну конечно! Та руна снова была отчетливо видна и светилась неярким фиолетовым светом. Зловеще светилась и моя кровь, которая в лунном свете должна была бы казаться черной.
«Ура! Заработало!» – воскликнула Попрыгунья.
«Вот радость-то», – мрачно буркнул я.
Впрочем, она была права. Нечто – что бы это ни было – понемногу приходило в движение, начинало набирать силу. Кровь вообще обладает невероятным могуществом – это Попрыгунье было известно. Даже кровь самого обыкновенного человека, такого, как она сама. А кровь бога обладает не просто магической силой, но и чем-то существенно большим. Кровь Мимира, например, послужила для асов выкупом за руны. Кровь Имира, пролитая Одином и его братьями, стала основой для создания всего сущего – земли, рек и океанов.
«Но почему сделать это должен был обязательно ты? – спросила Попрыгунья. – Почему с этим не могла справиться сама Хейди? Или, скажем, Один?»
Я перевел дыхание. В руке по-прежнему чувствовалась сильная боль. А то фиолетовое свечение еще усилилось: казалось, оно высвечивает на моем запястье каждую жилочку. А Попрыгунья, тщетно пытаясь понять происходящее, все продолжала задавать мне вопросы, только я ее теперь почти не слышал: голова моя была словно наполнена неким светом. Этим светом, точно рукавом, была объята и моя раненая рука, и он медленно, капля за каплей, стекал на землю. И наконец у самых своих ног я увидел нечто знакомое, высвеченное ярким сиянием, как бы исходившим из трещины в земле, – это были очертания моей руны Каен, руны Хаоса, той самой руны, которую когда-то подарил мне Один.
