– Уж не о нашем ли Оракуле пойдет речь? – предположил я.
И молчание Одина подсказало мне, что я, скорее всего, прав.
– А ты, кстати, знаешь, где он? – спросил я.
– Знаю, но не точно.
– И его местонахождение имеет отношение к этому Холму, да?
Один улыбнулся.
– Все теплее и теплее. Я довольно давно за этим Холмом наблюдаю.
– Почему?
– Потому что там явно что-то спрятано. И спрятанное там нечто могло бы, по всей видимости, иметь для нас огромное значение.
– Неужели очередная кошка в коробке?
– Кошка в коробке – это всего лишь метафора! – усмехнулся Один. – А то, что таится под Холмом, вещь вполне реальная. Хотя, как и пресловутая «кошка», может содержать сразу несколько противоречащих друг другу начал. Вся проблема в том, как до этой вещи добраться.
Я вспомнил руны на травянистой вершине Холма, «написанные» моей кровью, и то, как странно светилась эта кровь, падая на пересохшую землю. А потом я вдруг вспомнил историю с головой Мимира – ведь и тогда наш Генерал с легкостью принес в жертву старого друга, желая заполучить руны, принадлежавшие ванам.
– Но зачем тебе эта вещь? – спросил я. – Что там, под Холмом, такое спрятано?
– Терпение, Капитан, – улыбнулся Один. – Для начала позволь рассказать тебе мою историю. Ты этой истории никогда раньше не слышал, и я надеюсь, что она сможет кое-что для тебя разъяснить.
Он начал рассказывать, и мной все сильней овладевало странное чувство – точнее, почти физическое ощущение холода, который медленно, крадучись, поднимается вверх по моему (или Попрыгуньи) позвоночнику. Короче, я испытывал весьма неприятный дискомфорт – то есть одно из чисто человеческих ощущений, которое, преодолев определенную неуверенность, я все же сумел идентифицировать.
И еще, пожалуй, страх. Да нет, это было холоднее страха.
Тогда, может, Weltschmerz?
[53] Мне пришлось поискать значение этого понятия в лексиконе Попрыгуньи, но и оно оказалось не совсем подходящим. И лишь когда Один завершил свое повествование, до меня дошло, что именно не давало мне покоя. Это был не страх, не скорбь и не тревога…
Точное название этого оказалось несколько иным: это был ужас.
Страсть
Более всего бойтесь собственных сердечных страстей.
Локабренна: 2:24
Глава первая
– В начале Древних Времен, – начал Один, – существовало два воюющих племени. Во-первых, асы, сыновья Бора, под водительством Одина, Вили и Ве
[54]. Во-вторых, ваны, хранители Огня – или, как мы их называем, хранители Древней Письменности, рун, составивших основу Девяти Миров. Но ваны крепко стерегли свои знания и обретенным могуществом делиться не желали.
– Quelle surprise!
[55] – пробормотал я.
Один улыбнулся и продолжил:
– И тогда младший сын Бора решил выкрасть руны. Он был молод, наивен, и ваны сразу догадались о его намерениях. Они пленили его и бросили в один из своих донжонов. А затем послали весточку его братьям Вили и Ве, требуя выкуп в золоте.
Я невольно все шире и шире раскрывал глаза от удивления. Легендарные Вили и Ве были для асов всего лишь именами. Никто толком не знал, что именно с ними случилось. Никто из живых асов их не помнил. У меня, правда, имелись кое-какие подозрения, но не больше. И потом, это были всего лишь подозрения.
– И много золота им требовалось?
Генерал кивнул.
– Ваны всегда любили золото. Как, впрочем, и братья Одина. Вили и Ве так любили золото, что им не очень-то хотелось платить тот выкуп, какого требовали ваны.
– Я начинаю понимать, к чему все это привело, – сказал я, но Один, не обратив на мои слова никакого внимания, продолжил:
– Одинокий, страшась за свою жизнь, Один ждал, когда же наконец его братья ответят на предложение ванов. Но Вили и Ве вели себя как-то странно и вовсе не спешили его выкупать. В итоге Один понял, что братья попросту бросили его умирать в стане ванов, и вдруг почувствовал, что его охватывает ледяное спокойствие. Спокойствие, вызванное вовсе не страхом, а гневом. Он, может, и был еще слишком молод, однако ума у него вполне хватало, и он стал думать, как ему сбежать из темницы. Одновременно с ним в донжоне ванов находился еще один узник – его привели туда непомерные амбиции и неожиданный абсолютный проигрыш. Звали этого узника Мимир.
– Мимир Мудрый?
– Он самый. – Губы Одина дернулись в болезненной усмешке. – И этот Мимир пообещал Одину помощь в обмен на достойное место среди асов. Один согласился. Вместе им удалось бежать из крепости ванов и вернуться в Небесную Цитадель. С тех пор Мимир стал ближайшим советником Одина. Что же касается Вили и Ве, то их вскоре поразил некий смертельный недуг, от которого они оба и умерли; тот же недуг погубил и их жен, детей, а также всех их сторонников.
– Вот молодец этот Один! – усмехнулся я. – Очень он мне нравится! Интересно, что же с ним было дальше?
И Старик, одарив меня самой ласковой своей улыбкой, стал рассказывать дальше:
– Итак, Мимир постоянно был рядом с ним, и благодаря его советам Один сумел стать, по сути дела, создателем всего Древнего Мира. Остальные асы к этому времени стали считать Мимира дядей Одина. И даже когда много лет спустя явилась Гулльвейг-Хейд и бросила асам вызов, выдвинув свой ультиматум, никто ни в чем не заподозрил Мимира Мудрого
[56]. А он, видишь ли, как-то совсем позабыл упомянуть, что эта гостья ему знакома. Хотя на самом деле он неплохо ее знал, ведь Гулльвейг-Хейд была его родной дочерью.
– Его дочерью?!
Один кивнул.
– Мимир был родом не из племени ванов. Его сородичи – одно из горных племен. Он обладал великой мудростью и великими знаниями, однако был слишком честолюбив и поставил себе амбициозную цель: завладеть рунами и управлять ими. Что и привело его на опасную тропу. Он женился на представительнице племени ванов, надеясь от нее узнать все их секреты, но соплеменники жены обо всем догадались и сцапали его, прежде чем он успел осуществить свое страстное желание. Однако к этому времени у него уже родилась дочь, и в ней воплотилось все то, о чем сам он когда-то мечтал. Она оказалась сильной, властной, безжалостной, умной и не менее честолюбивой, чем ее отец.
