Что же она со мной сделала? Неужели воспользовалась своим волшебством? Разумеется, наличие у нее руны предполагало, что она обладает и неким магическим могуществом. Видимо, те рунические знаки, что написаны на земле вытекшей из меня кровью, тоже часть некой волшебной сети, которую Хейди раскинула вокруг меня и которая, насколько я чувствовал, уже готова была сомкнуть свои края.
А еще Хейди каким-то образом ухитрилась проникнуть в мое ментальное пространство – у меня возникло такое ощущение, будто в мое сознание вцепился невидимый рыболовный крючок и вытягивает мои мысли наружу. Связующая руна Нодр уже замедлила мой шаг; руна Льда, Иса, жестоким холодом сковала мой позвоночник, а голову точно морозными иголками наполнила…
«Да кто же она такая, черт побери?» – не выдержала Попрыгунья, и я постарался быстро и наглядно объяснить ей, кто такая Гулльвейг-Хейд, пользуясь различными картинами Рагнарёка (весьма, надо сказать, пугающими) и более ранних периодов.
«Ну так сражайся с ней! – решительно потребовала Попрыгунья. – Повернись к ней лицом и сражайся!»
«Прекрасная мысль, – горестно усмехнулся я. – Погоди, вот только выну из ножен свой магический меч. Ох, как…»
«Мне казалось, что уж сражаться-то ты умеешь, – презрительно заметила Попрыгунья. – Ты же сражался во время Рагнарёка, не так ли?»
«Извини, ты что-то сказала? Но разве ты так и не поняла? Мне же абсолютно нечем с ней сражаться! У меня нет ни оружия, ни магической силы. И как, по-твоему, я должен поступить в подобной ситуации? Быстренько сыграть в «Asgard!»?»
А проклятый «рыболовный крючок» продолжал терзать мой рассудок, и теперь я уже чувствовал, что Попрыгунья начинает паниковать. Впрочем, я и сам был недалек от паники – ведь мне еще по прежним временам было хорошо известно, что такие понятия, как «милосердие» и «пощада», Гулльвейг-Хейд совершенно неведомы. Я не знал, что именно ей от меня нужно, но был совершенно уверен, что этот бесплатный «донорский» забор крови предполагает нечто такое, чему я вовсе не обрадуюсь.
Мы уже почти выбрались на дорогу, когда Хейди нас настигла. Голова у меня страшно кружилась; ноги были как ватные; сил совсем не осталось. С одной стороны от нас высилась темная громада Холма, с другой виднелась дорога и за ней вдали россыпь оранжевых огоньков; казалось, Молбри находится в тысяче миль отсюда.
Хейди-Стелла, по-прежнему выглядевшая на редкость свежо и похожая на юную весну, одарила меня улыбкой, которая, впрочем, была приправлена изрядной долей жалости.
– Не упрямься, Локи. Ты, конечно, можешь выбрать и более трудный путь, если тебе так хочется, но учти: этот путь будет не только трудным, но и полным страданий. И потом, ты же прекрасно понимаешь: все равно победа в итоге будет за мной.
Я остановился: ноги отказывались мне повиноваться, перед глазами мелькали огненные вспышки. Попрыгунья все пыталась сказать мне что-то, но я ее почти не слышал; казалось, голос ее доносится откуда-то очень издалека. Впрочем, сейчас для меня имела значение только Хейди. Хейди, улыбавшаяся самой солнечной своей улыбкой и ослепительно сверкавшая, точно мой Выкуп за Выдру
[49].
– Ну же, Локи, – уговаривала она меня, – вспомни, как отлично мы с тобой всегда ладили, как доверяли друг другу. Неужели ты забыл, как обошелся с тобой Один? Пообещал, что ты станешь богом, а сам не только предал тебя, но еще и в жертву принес во имя себя любимого! Уж не думаешь ли ты, что случайно здесь оказался? Разве мог Один забыть Рагнарёк!
И снова будто издали донесся голос Попрыгуньи: «Какого черта ты ее слушаешь? Беги!»
Но о том, чтобы бежать, и речи быть не могло. Да и куда мне было бежать?
«Хейди в чем-то права, – мысленно сказал я Попрыгунье. – Одину я не нужен. И потом, если честно, я ведь действительно предал его во время Рагнарёка. Впрочем, ошибки и подлости совершали мы оба – и я, и он. Но в падении Асгарда виноват в основном я, а также я виноват и в уничтожении Девяти Миров, и в том, что открыл ворота силам Хаоса и самому Сурту. Так кого же я пытаюсь обмануть? Ведь после такого возврат к прошлому невозможен, это ясно. Хотя я все же надеялся, что мы могли бы начать все сначала и оставить Рагнарёк в прошлом. Но, как оказалось, Одину от меня нужно было только одно: использовать меня в качестве жертвы».
Я вдруг почувствовал себя совершенно обессиленным – меня измучил этот мир, это тело, эти человеческие чувства. Что за игру я, собственно, для себя придумал, пытаясь быть человеком? У меня страшно болела голова, руки жгло как огнем, и единственное, чего мне в данный момент хотелось, это сдаться.
«Эй, ты это о чем? – возмутилась Попрыгунья. – Что значит сдаться?»
«Ты просто не представляешь себе, на что она способна», – вздохнул я.
«Да начхать мне на нее! А вот ты, между прочим, вроде бы всегда мятежником считался. Так что перестань, ради бога, нести жалостливую чушь, словно какой-то слюнтяй эмо, и покажи, что в тебе еще сохранилось хотя бы немного мужества!»
Слова Попрыгуньи жалили больно, но ведь она и впрямь понятия не имела, на что способна Хейди. Я заставил ее несколько прикрутить громкость, так что конец этой гневной тирады был более всего похож на невнятный шепот, доносившийся до меня из самого дальнего угла нашего общего ментального пространства. А потом колени подо мной подогнулись, и я рухнул на тропу.
– Вот это правильно, – ласково заметила Хейди. – Я вовсе не собираюсь причинять вред ни тебе, ни твоей хозяйке. Ты же знаешь, что всегда мне нравился. Я была крайне опечалена, когда ты упал
[50]. Но я знала: однажды ты все-таки сумеешь найти путь к бегству. Греческий огонь
[51] нельзя удержать в темнице. Хотя Одину именно этого и хочется, что ты и сам наверняка уже понимаешь. А больше всего он хотел бы постоянно держать тебя под контролем и использовать исключительно в собственных целях, как он, собственно, всегда делал и раньше.
«Да какого же черта ты все молчишь, Локи? Вставай немедленно!»
Я пытался не обращать внимания на эти назойливые требования Попрыгуньи, но полностью игнорировать ее оказалось невозможно. Она все-таки постоянно присутствовала в моих мыслях и во весь голос протестовала, видя, что я начал проявлять слабость. Но и Хейди сопротивляться у меня не было сил. Она была поистине неотразима. Я поднял глаза и увидел, что она улыбается. И хотя передо мной было лицо Стеллы, эта улыбка в полную силу отражала силу волшебных чар Великой Колдуньи, защищавших ее подобно щиту из кованого золота.
