И тут я вдруг увидел это. А может, Попрыгунья увидела. Кто-то небрежным почерком начертал этот знак прямо в небесах. И он был очень хорошо виден в наше окно. И чрезвычайно похож на тот, который сразу бросился мне в глаза, едва я попал в игру «Asgard!». Я среагировал мгновенно и абсолютно инстинктивно: с бешено бьющимся сердцем я вскочил на ноги…
«Ради бога, сядь! Что это ты делаешь?» – взвыла Попрыгунья.
Но я ее почти не слышал. Передо мной в небесах сияла руна, столь же непобедимая, как солнечный свет! Руна была мне не знакома, однако свет от нее исходил ослепительный – так сверкает под солнцем только что выпавший снег.
Х
«Руна! – Сердце молотом стучало у меня в груди. – Руна!»
«Да в чем дело, наконец? Сядь немедленно, идиот чертов!»
От волнения у меня заложило уши, так что отчаянные вопли Попрыгуньи до меня попросту не долетали. Испытанное мною потрясение было невероятно сильным, почти невыносимым. В голове стоял звон, грудь жгло, как огнем. Это же наверняка что-то значит! Просто должно значить! Я пошатнулся и невольно выбросил вперед руки, пытаясь предотвратить собственное падение. Листы бумаги и письменные принадлежности во все стороны разлетелись по полированному полу.
«Руна! Руна!»
И тут до меня дошло, что Попрыгунья давно уже тщетно пытается привлечь мое внимание, но ее крики доносились как бы из другого мира. «Это же просто горячий воздух оставляет в небе такие следы! – кричала она. – Никакая это не руна! Сядь на место, Локи, черт тебя побери! Пожалуйста, сядь!»
Я понемногу пришел в себя и, растерянно хлопая глазами, понял, что столбом застыл у окна, а все на меня смотрят. Чувствовалось, что бедная Попрыгунья просто сгорает от стыда, мечтая свернуться в клубок внутри нашего общего мысленного пространства и стать невидимой. Сидевшая передо мной Стелла обернулась и наблюдала за происходящим со странным смешанным выражением отвращения и умиления. А тип в твидовом пиджаке смотрел на меня так, словно боялся, что я вот-вот взорвусь.
– Жозефина Лукас? Вы что, нездоровы?
В последний раз я был вот так же выставлен на всеобщее обозрение перед высоким троном Одина, когда асы злобно судили меня за кражу яблок Идунн
[41]. Я огляделся. Все ученики давно перестали писать и дружно уставились на меня. Я наклонился, собрал бумаги и письменные принадлежности, которые сшиб со стола, и как ни в чем не бывало сказал:
– Э-э-э… простите, я нечаянно. У меня просто ноги немного затекли.
После чего я снова преспокойно уселся и, услышав, как за соседним столом кто-то пробурчал себе под нос: «Вот уродина!», почувствовал, что лицо мое вспыхнуло от гнева и стыда.
Стелла одарила меня понимающей усмешкой – сочувствие, смешанное с презрением. Я обратил внимание, что она, готовясь к экзамену, аккуратно подобрала свои патлы. За ушами у нее поблескивали маленькие заколки для волос в виде единорогов.
«Ну все, ублюдок. С меня довольно. – В голосе Попрыгуньи слышалось какое-то зловещее спокойствие. – Посмотрим, как ты без меня обойдешься».
Затем наступила тишина. Попрыгунья исчезла. Ни словечка. Ни всхлипа. Ни малейших признаков ее существования в нашем с ней общем теле. Собственно, именно к этому я с самого начала так страстно и стремился, однако ощущение оказалось отнюдь не таким приятным.
«Эй, Попрыгунья, ты где?»
Руна, начертанная в небесах, постепенно расплывалась и меркла. Она и впрямь оказалась просто следом от пролетевшего самолета. Ну конечно, чем еще она могла оказаться? И меня опять охватили эти проклятые человеческие эмоции: ощущение униженности, беспомощность, стыд.
«Попрыгунья, отзовись, у тебя все в порядке?»
Молчание. Абсолютное молчание. Моя хозяйка, похоже, спряталась где-то в самой глубине нашего общего мысленного пространства, и перед собой я не видел ничего, кроме закрытых дверей и погруженных в глубокую тень коридоров. Но где-то там, за этими запертыми дверями, как мне показалось, слышались ее приглушенные рыдания.
«Слушай, Попрыгунья, извини, я же не знал».
Теперь в моей душе бушевала настоящая буря эмоций. К ним прибавились страх и мучительные угрызения совести.
«Попрыгунья, выходи. Мне правда очень жаль».
Я попытался заставить ее руки работать – взять ручку и начать писать. «Символ раковины означает… Символ раковины…» Но прежнее вдохновение к Попрыгунье не возвращалось. Ручка бессильно застыла у нее меж пальцев. Начатая фраза так и осталась незавершенной.
Я предпринял новую попытку, понимая, что все это почему-то очень для нее важно, в том числе и этот экзамен, при всей его абсурдности.
«Ну же, Попрыгунья! Давай! Проснись! Тебе же тест нужно закончить».
Но Попрыгунья, где бы она сейчас ни находилась, ни на мои призывы, ни на чьи-либо еще никак не откликалась. Я теперь мог сам распоряжаться и ее телом, и ее мыслями. Я снова посмотрел на лежавший передо мной листок с незаконченным предложением, и мне на мгновение стало не по себе. Я же понимал, как много этот экзамен для нее значит.
Наверное, я мог бы еще раз постучаться в разные запертые двери, попытаться выудить из памяти Попрыгуньи кое-какие необходимые знания. Вряд ли этот тест был таким уж сложным. Может быть, я и сам сумел бы его выполнить, но…
Но снаружи так ярко светило солнышко! И воздух был так сладок, и небо было такое синее, и все это обещало тысячи новых ощущений, тогда как здесь, в этом унылом зале, были только рабочие столы, ворчание кондиционера, гонявшего воздух туда-сюда, да сосредоточенное сопение экзаменующихся. А сидевший рядом со мной толстый мальчишка по имени Стив или Дейв все время тихонько пукал, видимо от волнения, и все пытался заглянуть в мои записи, хотя смотреть там, честно говоря, было практически не на что.
И я подумал: что ж, если Попрыгунья вообще не намерена со мной общаться, то с какой стати мне-то в этом унылом помещении торчать?
«Эй, Попрыгунья!»
Те же далекие рыдания.
Стив (или Дейв) снова пукнул. И это оказалось последней каплей в чаше моего терпения. Я с тоской посмотрел на далекое ожерелье горных вершин, над которыми в небе таяла давешняя «руна».
«Попрыгунья, выходи!»
Однако теперь даже рыданий слышно не было. Ну и пожалуйста! Можете меня расстрелять, но я встал, собрал вещички и вышел из аудитории.
Глава седьмая
Свобода! Ах, какое дивное чувство! Впервые после Рагнарёка я чувствовал, что стал самим собой, я был жив, бодр и во плоти. Я ощущал на лице тепло солнечных лучей; небо над моей головой раскинулось, точно сверкающий щит, а впереди я предвкушал целый долгий день, казавшийся мне подарком, который еще только предстоит развернуть.
