– В каком смысле? – спросил я.
Он усмехнулся.
– А в таком. Раз уж мы в школе, то, если мы хотим жить, нам придется учиться.
Глава шестая
Этого – среди всех прочих и, откровенно говоря, весьма тревожных событий – я ожидал меньше всего. Чтобы я, Локи, сын Лаувей, Отец Волков и Мать Восьминогого Коня
[38], опустился до того, чтобы снова сидеть в классной комнате? Да еще и слушать, как некий тип в твидовом пиджаке без конца бормочет что-то насчет непонятной экзаменационной процедуры? Попрыгунья, правда, тоже его слушала и даже время от времени что-то записывала, но в основном играла со своими волосами и рисовала в тетради по английскому фей, звезды и неизбывных котят.
Однако Один очень серьезно велел мне держаться тише воды ниже травы. Да и сам я чувствовал, что в данный момент Попрыгунью отчего-то особенно раздражает мое присутствие – гораздо сильней, чем прежде, – а потому решил не рисковать и вежливо удалился в самый дальний угол ее мысленного пространства, но оттуда внимательно следил за происходящим, хоть и не принимал в нем участия.
Боги, до чего же это оказалось скучно! Через десять минут я был уже практически готов снова вернуться в темницу Нифльхейма. А потом – я как раз решил, что наконец-то вновь свободен, – нам велели перебираться в другое помещение, куда более просторное, где длинными рядами выстроились двести пронумерованных рабочих столов. На каждом лежал буклет с надписью на обложке: АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА; ВАРИАНТ №…
Попрыгунье достался стол под номером 92. Некоторое время тип в твидовом пиджаке молча стоял лицом к учащимся, выжидая, пока они усядутся. Впрочем, никто из учеников тоже не произносил ни слова.
«Ну и что сейчас будет?» – мысленно спросил я у Попрыгуньи.
«Заткнись. Будет то, что очень для меня важно».
Я мысленно пожал плечами и вернулся на свой наблюдательный пункт, чувствуя, что она на меня сердится, хотя, ей-богу, не понимал, что я такого ей сделал. Время я коротал, перебирая кое-какие воспоминания Попрыгуньи, лежавшие на поверхности – ничего особенно интересного, все в основном было связано со школьными занятиями и экзаменами, – но я честно старался быть тише воды ниже травы, как мне и велел Один. Попрыгунья явно была чем-то расстроена, и я, решив не давать ей лишних поводов для сцен, держался в сторонке.
Пес Твинкл остался снаружи, привязанный к стойке для велосипедов, а Эван и Стелла тоже были здесь, в экзаменационном зале; Стелла сидела передо мной, а Эван – где-то в задних рядах. Тип в пиджаке (Мистер Мэтью: преподаватель английского; любит: мультсериал «Смиты», твидовые пиджаки с кожаными заплатками на локтях и фильм «Звездные войны»; притворяется, что обожает детей) объявил, что у нас есть два с половиной часа, чтобы успеть ответить на все вопросы теста. Попрыгунья перевернула первую страницу, прочитала вопросы (они касались в основном какой-то книги «Повелитель мух», пьесы «Юлий Цезарь» и нескольких, определенно непристойных, стихотворений одного парня по имени Д.Г. Лоуренс
[39]) и начала писать.
Поскольку делать мне больше было нечего, я позволил своим мыслям плыть, так сказать, по воле волн. Но они сперва оформились в навязчивую идею о плотном втором завтраке (который Попрыгунья со своей писаниной уже благополучно пропустила), а затем вернулись к той мучительной строфе из Пророчества Оракула, которая вроде бы обещала нам некий путь к спасению.
Потомки Одина познают снова руны.
И урожай в полях взрастет и будет убран.
И павшие домой вернутся. И сын
Освободит плененного отца.
Ну разумеется, мой-то сын меня уже освободил, если можно так выразиться. Без Мирового Змея, Йормунганда, я бы никогда не сумел ни вырваться на свободу, ни попасть в далекий от Асгарда мир Попрыгуньи. А что, если эта строфа имеет ко мне самое прямое отношение? И если это так, то не означает ли она, что я тоже однажды унаследую эти новые руны? Что ж, перспектива весьма привлекательная. Но дело в том, что смысл пророчеств обычно весьма туманен, и в них содержится столько непонятных обрывков всевозможных сведений и премудрости, что сами пророчества начинают казаться почти бесполезными. Наш Оракул, кстати, особенно этим страдал. Он, конечно, обязан был говорить правду, но делал это с самой минимальной ясностью, и в итоге – хотя Рагнарёк он действительно предсказывал, причем в весьма пугающих подробностях, – так и не сумел вовремя нас предупредить, и мы не успели что-либо изменить в своей судьбе, когда Конец Света все-таки наступил.
Да он, собственно, и не хотел, чтобы мы это успели. Ему хотелось видеть, как всех нас швырнут за борт. Это, кстати, было одной из тех причин, которые и заставили меня сбросить проклятую голову Мимира с Радужного моста в надежде, что я никогда больше ее не увижу. Но если Один прав, то, может, и впрямь не все боги пали при Рагнарёке? И если ванам удалось как-то выжить, то, возможно, и у нас еще есть какой-то шанс? А если нам удастся отыскать Оракула и заставить его раскрыть тайну Новых Рун…
«Символ раковины означает…»
Я зевнул. Точнее, это Попрыгунья зевнула – несмотря на все ее старания, ей явно было скучно. Снаружи сияло солнышко. Небо было невероятно голубым, и казалось, что это навсегда. Я такого неба не видел с тех пор, как солнце было проглочено волком Сколом
[40]. И на фоне голубого неба тот холм за окном, на который я еще раньше обратил внимание, казался похожим на некую цитадель, невольно вызывая у меня ностальгические воспоминания о нашей Небесной Цитадели, тоже построенной на вершине холма. И меня вдруг охватила такая свирепая тоска по Асгарду, что я даже немного испугался. Я все смотрел и смотрел в окно, и вскоре мне стала казаться знакомой даже сама линия горизонта, где виднелась гряда гор, вершины которых словно плыли в вышине над слоем летних облаков… Что это? Просто какое-то яркое воспоминание? Или сон?
В животе у меня заурчало от голода, но и на это Попрыгунья внимания не обратила.
«Я понимаю, – сказал я, – ты надеешься уморить меня голодом, чтобы заставить убраться из твоего тела, но учти: до этого я вполне могу умереть и просто от скуки».
Попрыгунья не выдержала и тихонько фыркнула. «Можешь мне поверить, – сказала она, – если бы сейчас я могла быть не здесь, а где-то в другом месте…»
