У озера собиралось все больше зрителей в меховых шубах и шапках. Члены семей собирались вместе, пытаясь согреться, и вскоре тут и там разгорелись костры. Люди передавали друг другу еду и питье. Я расхаживал из стороны в сторону, жал руки, улыбался и говорил об Аппарате, о свете, о Восточном Конлане, о том, что я видел в странствиях, и о войне. Точно не знаю, что именно я пообещал собравшимся. Знаю, что сказал им, что это мое последнее представление и что им следует собрать друзей, принести детей, если они не могут прийти сами, и вытащить из дома своих стариков, укутав их потеплее, потому что у них не будет другой возможности увидеть то, что они увидят сегодня. Мои слова пришлись присутствующим по душе, но думаю, по-настоящему поверили мне только дети.
Тем временем мистер Карвер курил, сидя в седле Аппарата, и беседовал со стоявшей рядом Элизабет Харпер. Карвер кивал, качал головой, пожимал плечами. Они словно что-то замышляли, или мне кажется так теперь. В любом случае, я не вмешивался.
Солнце зашло за горы, и ночь опустилась на озеро, поглотив нас.
Я повернулся и дал знак мистеру Карверу. Обычно для этого я поднимал руки, как джасперский дирижер на картинке в книге. В ту ночь у меня было другое настроение – я указал на Аппарат сложенной как пистолет рукой с двумя вытянутыми пальцами и изобразил выстрел. Мистер Карвер ухмыльнулся шире, чем мне казалось возможным, щелкнул выключателем и налег на педали. Когда начался Процесс, Аппарат заполнили блики света. Они окружили и мистера Карвера, причем так, что у него засверкали зубы, а длинные волосы заструились в воздухе. Мне пришло в голову, что я никогда прежде не наблюдал за ним во время работы – обычно я стоял к толпе лицом. Послышались аплодисменты, хотя и не такие громкие, как хотелось бы. Как всегда. Свет ширился и охватил мисс Харпер, на мгновение придав ее чертам ангельский вид. Затем она повернулась и скрылась в тени деревьев. Мистер Карвер оставил педали, но свет разгорался все ярче. Он наполнял эфир вибрациями и заполнил склянки на ветвях бесчисленными цветами, которые я не смог бы назвать, даже если бы знал их названия. Теперь нам хлопали сильнее. Затем вдалеке, из города, послышался приглушенный грохот, и головы всех присутствующих повернулись в ту сторону, даже моя.
* * *
Пока я был занят у озера, Джон Кридмур расхаживал туда-сюда по главной улице. Город вокруг него пустел, пока он не остался один. Не думаю, что кто-то из прохожих остановился и позвал его на озеро. Могу представить выражение лица старика. Вы бы перешли на другую сторону улицы, лишь бы держаться от него подальше. Представляю, как он ходил по улице в одиночестве, не зная, куда все ушли, и не задумываясь об этом. Ему было все равно. Одиночество было ему на руку – так он лучше слышал приближавшегося неприятеля. Ночь наступила и для, Кридмура. Он много раз доставал пистолет и прятал его обратно. Возможно, он заметил идущий от озера свет, но в любом случае его это не волновало. Не знаю, как описать, что старик услышал, заслышав наконец своего врага. Рычание и топот волков – думаю, наш внутренний зверь слышит их первым. Затем разрозненные крики. Вскоре стая повернула за угол главной улицы и понеслась по ней, а Кридмур, уронив палку, со всех ног бросился бежать в сторону «Гранда». В холле было пусто и темно. Старик бросился наверх, тяжело дыша. Входная дверь ненадолго остановила волков, но они прорвались в гостиницу, разбив окно. Кридмур зажег фитиль на запасе пороха, оставленном у двери комнаты. Затем поднялся еще на этаж выше – волки наступали ему на пятки, – а оттуда на крышу, с которой через узкий, но глубокий проем перепрыгнул на крышу двухэтажного «Отеля Опаловых гор». При падении старик повредил щиколотку и бедро. Послышался жуткий грохот, из окон «Гранда» взвились клубы пыли и языки пламени, и стены дома стали оседать. Кридмур рассмеялся. Все еще смеясь, он поднялся на ноги и принялся обстреливать волков, рыскавших на заваленной обломками улице внизу. По крайней мере, так я себе это представляю.
* * *
Примерно в это же время из леса у озера вышли три волка – более чем достаточно, чтобы обитатели Уайт-Рока с криками бросились врассыпную. Толпа затоптала костры и сшибла плакат «ГАРРИ РЭНСОМ ОСВЕЩАЕТ УАЙТ-РОК», смешав его с грязью. Не у всех взрослых хватило ума на то, чтобы держать детей за руку. Я разглядывал толпу, деревья и качавшиеся тени от фонарей в поисках мисс Элизабет Харпер, но нигде ее не видел.
Один из волков щелкнул зубами, чуть не схватив убегавшего ребенка, и, когда я закричал, развернулся и бросился в мою сторону. Я попятился и, поскользнувшись, упал, ударившись головой об Аппарат. Волк кружил вокруг меня, но, похоже, что-то в Аппарате пугало его, хотя, может быть, ему не нравился мистер Карвер, – в любом случае, зверюга сделал еще несколько кругов, а затем неожиданно скрылся в чаще.
– Что будем делать, мистер Карвер? – спросил я.
Мой помощник пожал плечами.
– Плохо все кончится, – заявил он. – Как всегда, черт возьми.
Я увидел, что у мистера Карвера на коленях лежит топор.
* * *
Джон Кридмур обстреливал волков. К тому времени большинство жителей Уайт-Рока вернулись на главную улицу, чтобы узнать, что происходит, и некоторые увидели старика за делом. Любопытство сослужило местным жителям дурную службу. Волки бросались на отбившихся от толпы, они атаковали адвоката, монахиню и нескольких стариков. Горожане в панике падали в окровавленный снег и пытались уползти на четвереньках. Волки напали на одну из лошадей, Гольду. Мариэтта уже погибла, когда обрушился «Гранд-отель». Волки разбили окно лавки мясника и выволокли мясо на улицу. Иерархия в стае нарушилась, и город охватил хаос. Дисциплина никогда не была сильной стороной слуг Стволов, и они не могли долго ее поддерживать.
На Главной улице появился гигант. Он остановился, чтобы осмотреться.
Портрет мистера Кнолла
Если я собираюсь быть честным, а я собираюсь, то вынужден отметить, что Кнолл был не так огромен, как говорили. В нем не было девяти футов. Возможно, он был не выше семи. Но он был огромен иначе – этого нельзя было описать словами, и молва об этом умалчивала. Казалось, что этот великан сметает на своем пути деревья и здания. В его присутствии любой осознавал свою слабость и хрупкость.
Как и утверждали слухи, на Кнолле была медвежья шкура… или, по крайней мере, что-то большое, мохнатое и грязное. На ней лежал снег, как на деревьях. Под шкурой на великане был огромный солдатский мундир серого цвета, грязный, изодранный и обветшалый. На ногах у него были заледенелые бриджи, заправленные в громадные черные сапоги.
Голова Кнолла была странной треугольной формы, словно он родился на свет с трудом и с тех пор у него ничего не ладилось. Широкая нижняя челюсть скрывалась в неопрятной бороде, а на сужавшемся кверху черепе клочья длинных черных волос топорщились среди бледных участков голой кожи, похожих на следы от шрамов. Глаза у него были маленькие и злые, но ясные, а нос огромный. Осмелюсь предположить, что он был сломан, но в лице этого гиганта все было не как у всех, так что кто знает. В шкуру и ремень Кнолла были вплетены бесчисленные мелкие кости – кто знает, какое они имели для него значение.
