– Да что ты? – воскликнула Мари-Элен, взглянув на девушку в другом конце зала с интересом, а потом вынесла вердикт: – Она довольно soignée
[34].
– Ох, она невероятно элегантна. Одна из немногих девушек ее поколения, у кого есть вкус! – заявила графиня. – Франсуаза-Мари говорит, что у Астрид коллекция нарядов от лучших модных домов, которая не уступает гардеробу шейхи Катара. Астрид никогда не посещает показы, поскольку ненавидит, когда ее фотографируют, а отправляется прямиком в мастерские и скупает десятки платьев каждый сезон, как будто это не платья, а macarons
[35].
Астрид рассматривала портрет кисти Бальтюса, висевший над камином в гостиной, когда за спиной раздался чей-то голос:
– Вы знаете, что это мать Лорана? – На сей раз баронесса Мари-Элен де ла Дюрэ пыталась приклеить улыбку на лицо.
– Я так и подумала, – кивнула Астрид.
– Дорогая, должна сказать, что мне очень нравится ваше ожерелье. На самом деле я влюбилась в него еще в салоне месье Розенталя несколько недель назад, но, увы, он сообщил, что уже обещал этот шедевр другой покупательнице, – сокрушалась баронесса. – Теперь-то мне понятно, что оно было создано специально для вас.
– Благодарю. А у вас просто потрясающие серьги, – вежливо ответила Астрид, которую поразила внезапная перемена в женщине.
– Изабель сказала мне, что они из Сингапура. Я много слышала о вашей стране. О том, что это азиатская Швейцария. Нынешним летом моя внучка собирается в путешествие по Азии. Может быть, вы окажете любезность и что-то ей посоветуете?
– Разумеется, – согласилась Астрид и подумала: «Ух ты, всего пять минут – и эта леди из заносчивой фифы превратилась в подлизу».
Она чувствовала досаду. Париж был для нее глотком свежего воздуха, она пыталась стать здесь невидимкой, затеряться в толпе бесчисленных азиатских туристов, которые наводняли бутики вдоль Фобур-Сент-Оноре. Именно эта роскошь анонимности и заставила Астрид полюбить Город огней. Несколько лет назад все изменилось. Родители, обеспокоенные тем, что Астрид живет одна на чужбине без доверенной компаньонки, совершили ошибку: они подняли по тревоге своих парижских друзей, в том числе семейство Лерм-Пьер. По городу поползли слухи, и внезапно Астрид перестала быть просто юной особой, снимающей лофт в историческом районе Маре, и превратилась в дочь Гарри Леонга, внучку Шан Суи. Это было так обидно! Разумеется, ей пора бы уже привыкнуть, что люди начинают обсуждать ее сразу после того, как она выходит из комнаты. Так было всегда.
Первая причина – самая очевидная: потрясающая красота. Астрид не была похожа на обычных гонконгских старлеток с миндалевидными глазами, но и к типажу звезд не принадлежала. Можно сказать, глаза Астрид были слишком широко поставлены, а подбородок – совсем как у родных по мужской линии с материнской стороны – чересчур выдавался вперед для девочки. Но каким-то образом эти черты вкупе с изящным носом, пухлыми губами и длинными волнистыми волосами создавали исключительно приятное зрелище. Астрид постоянно останавливали на улице представители модельных агентств, хотя мать всегда отшивала их. Астрид не собиралась работать моделью ни у кого, и уж точно не ради денег. Такие вещи были категорически ниже ее достоинства.
По второй, и куда более важной причине Астрид также отличалась от всех прочих: она родилась в самом верхнем эшелоне азиатской знати – это был круг избранных семей, обладающих огромным состоянием. Отец ее происходил из пинангских
[36] Леонгов, древнего рода «китайцев пролива»
[37], которые обладали монополией на производство пальмового масла. Вдобавок ее мать была старшей дочерью сэра Джеймса Янга и куда более величественной Шан Суи. Тетя Кэтрин вышла замуж за тайского принца, а другая тетка состояла в браке с известным гонконгском кардиологом Малкольмом Чэном.
Можно было часами расчерчивать династические связи на генеалогическом древе семьи Астрид, но с любой точки зрения ее происхождение было исключительным. Когда она заняла свое место за столом в длинной галерее особняка Лерм-Пьер, при свечах, в окружении севрского фарфора времен Людовика XV и картин Пикассо «розового периода», то даже не подозревала, какой неожиданный поворот вот-вот сделает ее жизнь.
6
Чэны
Гонконг
Большинство людей, проезжая мимо приземистого серовато-коричневого здания на оживленном перекрестке Козуэй-Бей, решили бы, что это какое-то правительственное учреждение по охране здоровья, однако на самом деле Китайская спортивная ассоциация была одним из эксклюзивных частных клубов Гонконга. Несмотря на такое казенное название, это был первый китайский спорткомплекс на территории бывшей британской колонии. Президентом клуба стал легендарный игорный магнат Стэнли Ло, а желающие получить членство в клубе томились по восемь лет в листе ожидания, открытом лишь для самых знатных семей.
Общие помещения КСА казались напрочь застрявшими в конце семидесятых из-за обилия хрома и кожи, поскольку члены клуба проголосовали за то, чтобы потратить деньги на спортивное оборудование. За последние несколько лет только ресторан превратился в зал с парчовыми стенами бледно-розового цвета и окнами с видом на главные теннисные корты. Круглые столы весьма дальновидно расставили так, чтобы сидящим за ними видна была входная дверь, – теперь почетные члены клуба могли эффектно появляться на публике, переодевшись после занятий, благодаря чему сами трапезы превращались в весьма зрелищные соревнования.
Каждое воскресенье все семейство Чэн без исключения собиралось на обед в КСА. Какой бы сумасшедшей ни выдалась неделя, все знали, что поедание димсамов в «клубе», как Чэны именовали заведение, обязательно для всех членов семьи, остававшихся в городе.
Доктор Малкольм Чэн был самым уважаемым кардиохирургом во всей Азии. Его ловкие руки ценились неимоверно, и он прославился тем, что всегда носил перчатки из кожи ягнят, изготовленные специально для него компанией «Данхилл», чтобы защитить руки всякий раз, когда он отваживался появиться на публике. Малкольм Чэн принял дополнительные меры предосторожности и не водил машину сам, предпочитая, чтобы за рулем его представительского седана «Роллс-Ройс Сильвер Спирит» сидел шофер.
