Приезда в Нижние Кинерки я не помню — видимо, заснул, несмотря на болтанку, и, проснувшись утром, не мог понять, где я есть. Все уже давно встали. Ванька отвел меня в уборную через сарай, который стоял метрах в десяти от избы. Сарай был огромный — больше избы. В одном конце его был коровник, где лежала наша корова, а в другом — стояли козлы для пиления дров и большая поленница, которую оставили старые хозяева. Посередине сарая было сгружено наше сено.
На обратном пути я огляделся. Изба с сараем и покосившейся баней стояли в переднем углу большого огорода и отделялись от улицы двором метров пятнадцать шириной. Изба была срублена в угол из очень толстых сосновых бревен, уже почерневших от времени, но на вид еще крепких. Стены утеплены высокими завалинами. Четырехскатная крыша из деревянных желобов местами поросла мхом. Видно было, что изба очень старая.
Снег уже полностью стаял, и во дворе стояла лужа, в которой, как островки, лежали плоские камни, по которым можно было перебраться на улицу. Посередине улицы проходила дорога, представлявшая собой сплошное месиво из грязи, и лишь по обочинам вдоль оград тянулись полоски сухой травы. Через улицу напротив нашего двора посреди большого луга и огорода стояла небольшая перекошенная избушка с подпорками из бревен. Без подпорок она бы, наверное, давно рухнула. Правее ее во впадинке начиналась большая лужа. Она пересекала дорогу и продолжалась далее к каким-то строениям, видимо скотным дворам, окружая полумесяцем взгорок, на котором был наш двор с избой и сараем. В одном месте через лужу шла бревенчатая гать. Она была в таком виде, что я не мог понять, как вчера мы проехали по ней на машине. За лужей у гати стояли еще две избушки, а дальше на другой стороне дороги — бесконечный луг до самых гор.
На нашей стороне улицы дома и огороды шли до конца деревни, но между нами и следующим за лужей домом был чей-то огород (дом на этом участке не стоял), так что с этой стороны соседей не было. На другой же стороне за нашим огородом стоял небольшой хорошо выглядевший дом с сараем и огородом.
Ванька объявил, что сбегал на речку за скотными дворами и что вода уже течет поверх льда. Однако мне было не до речки. Я со вчерашнего утра ничего не ел, и в животе урчало.
Только мы подошли к крыльцу, как услышали женский голос.
— Ребята! — За забором соседнего огорода стояла женщина и махала нам рукой. Мы тоже помахали ей. — Позовите вашу маму! Пусть подойдет ко мне!
Мы вошли в избу и сказали матери, что соседка зовет ее. Мать пошла к ней через огород.
Теперь я мог осмотреть нашу избу изнутри. Она была почти квадратная, примерно метров семь на шесть с четырьмя окнами: два окна в стене, противоположной входу, и по одному в боковых стенах. Сосновые бревенчатые стены были темные от времени. Справа от входа стояла большая русская печь. К ней спереди примыкала обычная печка, плита которой служила шестком. Русская печь разделяла избу на две неравные части. За печью уже стояла кровать отца и матери. Слева от входа отец собирал нашу маленькую двухъярусную кровать, которую мы привезли из Калтана. В левом дальнем от дверей углу стоял деревянный топчан для Ани и Вали. Правый угол занимал большой стол со скамейками. В простенке напротив входа — шкаф с посудой. К боку русской печи примыкала деревянная лежанка, и под ней стояли ведра и таз. Пол был сделан из широких досок. Под окном между нашей двухъярусной кроватью и топчаном был сделан вырез в полу, закрытый тяжелой крышкой. Это был лаз в подпол. Рядом с входной дверью висел умывальник с деревянной лоханкой под ним. Рядом стояла закрытая крышкой кадка с водой. Две табуретки у топчана завершали меблировку избы.
Вошла улыбающаяся мать с крынкой и караваем хлеба.
— Какие у нас соседи добрые! Увидели, что корова вот-вот отелится, молока у нас нет, и дали простокваши и хлеба на новоселье. Вот и будет чем червячка заморить. Фамилия у них Камзычаковы. Прасковья Тимофеевна и Николай Иванович.
— Я с ними разговаривал, когда эту избу смотрел, — отозвался отец. — Николай-то охотником до войны был, а теперь конюхом в колхозе. Говорит, что земля в наших огородах хорошо родит. Навозу со скотного двора бери бесплатно сколько хошь, и бывшие хозяева не ленились.
— Повезло нам с соседями! Прасковья-то, как и ты, из оренбургских, а Николай — шорец, но по-русски говорит неплохо, — продолжала мать. — Надо их отблагодарить.
— Мать! Ты бы по случаю воскресенья да новоселья приготовила к ужину что-нибудь, да и пригласим соседей, — предложил отец.
— А что я могу сварить? У нас шаром покати — ничего для гостей нет.
— Капуста соленая у нас есть, картошка, лук, морковки немного. Вот и сделай овощной суп, а потом твою картофельную запеканку. Мне Алексей дал американских консервов две банки, так одну в запеканку положи. И чекушка у нас есть где-то. Надо отпраздновать — всё-таки переезд!
— Как скажешь, отец! — ответила мать. — Но для запеканки-то сметана нужна или молоко на худой конец.
У меня от этих разговоров о еде так свело живот, что я даже заскулил.
— Володя-то у нас со вчерашнего утра ничего не ел, а вы о еде разговорились, — сказала Аня сердито.
— И то верно, Аня! Сейчас я вам простокваши дам и хлеба.
Кружка простокваши и два куска хлеба только слегка утихомирили мой голодный живот, но мысль о хорошем ужине согревала. До вечера доживу.
Мать с отцом пошли приглашать соседей и вернулись с куском сушеного мяса для супа, сметаной и керосином.
Электричества в избе не было, но запасливый отец купил в Калтане две десятилинейные керосиновые лампы и фонарь «летучая мышь» для сарая.
Сушеное мясо оказалось конским. Оно было твердое, как дерево. Отец настрогал его топором на тонкие стружки и положил в воду размокать.
Затопили русскую печь. Тяга в ней была хорошая. Девчонки помогали матери, отец плотничал, а мы с Ванькой решили осмотреться и сходить на речку.
Был яркий безветренный весенний день, солнце жарило по-летнему, хотя только закончилась первая неделя апреля. К тому же деревня лежит в долине, окруженной горами и тайгой, и хорошо защищена с севера и запада. Отец говорил, что здесь намного теплее, чем в Калтане.
От угла нашего огорода дорога к речке шла мимо избы, где хранилась конская сбруя, через колхозные скотные дворы. К хомутной нужно было перебираться через ту же лужу, окружавшую наш пригорок и доходившую до нашего огорода. Через лужу для телег и перегона скота была устроена насыпь шириной метров пять из бревен, жердей, кустов и речной гальки вперемежку с землей. Посреди насыпи стояла жидкая грязь, но по краю можно было пройти почти посуху.
Расстояние от хомутной избы до речки было метров сто пятьдесят. Справа стояли большие сенные сараи и конный двор, а слева тянулся низкий длинный коровник под поросшей травой соломенной крышей. Далеко за коровником был свинарник, но свиней не было слышно. Лошадей на дворе было немного, а у коровника, из которого слышалось мычание коров, бродило несколько колхозниц.
