– По Головинскому не сможем, – сказали ему. – Там сейчас все перерыто – трамвайные рельсы кладут. Можно по Плехановской улице.
– Нет, – категорически заявил директор. – По Плехановской не хочу!
И прожил еще пять лет.
А был ли шарманщик?
Пока мы писали сценарий, в жизни Резо произошло еще одно важное событие – Резо женился на Крошке, племяннице художника фильма Мамочки.
Между прочим. В Тбилиси многих зовут по прозвищу. Крошку все время так и звали – Крошка. И когда я добрался в книге до этого места, то позвонил Резо – выяснить, как Крошку зовут на самом деле.
– Лена, – подумав, сказал Резо.
– Ты уверен?
– Уверен.
– А ты ее когда-нибудь так называл?
– Видел. В паспорте написано.
Так что, если Крошку зовут как-нибудь по-другому, я не виноват.
Свадьбу справляли в маленькой двухкомнатной квартире Крошки. А Тамаз Мелеава сделал молодоженам подарок – привел шарманщика из духана. В квартире шарманщик всем мешался, и Тамаз вывел его во двор и усадил на ветку дерева напротив раскрытого окна. Шарманку ему туда подали на веревке, он заиграл и запел.
«Оседлав толстый сук старого вяза, шарманщик Сандро крутил шарманку и пел, дирижируя себе ногами», – так написали мы в сценарии.
Я никак не мог вспомнить, – то ли сначала мы написали этот эпизод, а Тамаз потом воплотил его в жизнь, то ли мы перехватили идею у Тамаза. Позвонил в Тбилиси Резо. И Резо сказал, что на свадьбе, как он помнит, вообще никакого шарманщика не было, а Тамаз привел не шарманщика, а пожарный оркестр, который играл на плоской крыше дома напротив. Хотя…
– Подожди. Я у Крошки спрошу, – сказал Резо.
Крошка взяла трубку и сказала, что на свадьбе не было ни шарманщика, ни пожарного оркестра. Во дворе, в беседке, играл скрипичный квартет – друзья Мамочки. А Тамаз Мелеава привел на свадьбу не музыкантов, а съемочную группу из Латвии. Она все точно помнит потому, что когда всю группу рассадили, для нее и Резо места уже не осталось и все оставшееся время они стояли.
Между прочим. Случай с шарманщиком далеко не единственный. Каждый раз, когда я начинаю работать над фильмом, у меня реальность путается с вымыслом. Вот, например, во время съемок того же «Не горюй!» произошел такой случай.
Снимали сцену встречи Бенжамена (Кикабидзе) и Луки (Кавтарадзе) с русским солдатом (Леонов) на мосту возле духана «Сам пришел». Снимали монтажно: отдельно мост, отдельно духан. Мост – возле Гори, духан – под Тбилиси. Юсов, когда снимали мост, говорит Кикабидзе:
– Буба, посмотри налево, на духан.
– Вадим, духан не слева, духан справа, – говорю я. – Пусть он посмотрит направо.
– Почему направо? Налево по свету лучше.
– Но духан справа!
– Почему справа?
– Потому что он всегда там был!
– Где он всегда был справа?
И тут до меня дошло, что духан «Сам пришел» я не видел возле моста ни справа, ни слева. Это все существовало только в моем воображении.
Гадасаревиа
Не думаю, что кто-нибудь внимательно читает титры, где перечислены фамилии актеров, занятых в эпизодах. Но если бы кто-нибудь читал, то обязательно обратил бы внимание: в фильме «Не горюй!» и во всех последующих фильмах в титрах эпизодников стоит фамилия Р. Хобуа. На моей памяти это заметили только три человека: сам Рене и монтажеры – Таня Егорычева и Лена Тараскина.
– А кого у нас играет Хобуа? – спросила Таня Егорычева на двадцатый год работы со мной, когда приклеивали финальные титры к фильму «Паспорт» (Таня монтировала «Совсем пропащий», «Афоня», «Мимино», «Осенний марафон», «Слезы капали», «Кин-дза-дза», «Паспорт»). А Лена Тараскина засекла его на третьем фильме (она работала со мной на «Насте», «Орле и решке» и «Фортуне»).
А никого у меня Рене Хобуа не играл.
В один из выходных Вахтанг Абрамашвили пригласил нас на завтрак, на жареные хинкали. Оказалось, что завтракать с нами будет и отец Вахтанга – дядя Гриша. И мы поняли – завтрак затянется.
Дядя Гриша чтил традиции и обязательно произносил все тосты, положенные на грузинском застолье. И ритуал занимал минимум три часа.
Между прочим. Был такой случай: дядя Гриша улетал в командировку, Вахтанг его провожал. Самолет задерживался, и они зашли в ресторан перекусить. Там оказался кто-то из друзей дяди Гриши и прислал им бутылку вина. Ну, не пить же молча, и дядя Гриша начал произносить тосты… И заказал еще вино. Объявили посадку на самолет, но нарушить ритуал дядя Гриша не мог: «Если уж начали, надо довести до конца». Самолет улетел без них.
После «завтрака» у Вахтанга мы с Резо вернулись в гостиницу. Поднялись ко мне в номер. И тут я сообразил, что дверь захлопнул, а ключ забыл в комнате. Пошли к дежурной по этажу. У дежурной запасного ключа не оказалось, и они с Резо пошли к администратору. А меня дежурная усадила на свое место – караулить этаж.
Сижу и насвистываю по привычке. Из лифта вышли четверо. Трое – здоровые, как шкафы, а один поменьше – скорее не шкаф, а этажерка. Подходят ко мне:
– Ключ от пятьсот семнадцатого, – говорит самый большой шкаф.
– Не могу. Ящик заперт.
– Так открой!
– Не могу. Я не дежурный.
– А чего тут уселся?
– Попросили и сижу, – отвернулся, посмотрел в окно и снова стал насвистывать.
– А чего свистишь? – спросил не самый большой шкаф.
– Хорошее настроение.
– А чего это у тебя хорошее настроение?
– Выпил.
– И сколько стекляшек ты выпил?
– А что такое стекляшки?
Разговор шел по-грузински. Что бутылки на жаргоне «стекляшки», я действительно не знал.
– Сейчас он скажет, что живет в Москве и по-грузински не все понимает! – сказал не самый большой шкаф.
– Да, я живу в Москве и по-грузински не все понимаю.
– Сейчас он скажет, что он режиссер Георгий Данелия, – сказал не самый большой шкаф.
– Да, я режиссер Данелия.
– Давай выкинем его в окно, – предложил самый большой шкаф.
– Подожди. А вдруг он правда тот Данелия. Пусть документы покажет, – сказал маленький шкаф, который этажерка. – Слышишь? Покажи документы!
– Документы в номере.
– Пошли в номер.
– Ключ потерял.
В окно меня не выкинули только потому, что тут появились горничная и Резо. Мы с Резо повели шкафов ко мне в номер, я предъявил паспорт.
