– А почему вы нам только сейчас об этом говорите?
– А потому, что только сегодня сообщили, что есть положительное решение ЦК.
– А деньги? У меня ни копейки не осталось.
– Ваше обеспечение взяло на себя общество.
Они попрощались и уехали. А мы с Галей стоим у входа в гостиницу.
– А как мы его узнаем, этого Лангуа? – спросила Галя.
– А черт его знает!
Я достал пачку, закурил. Посчитал, сколько осталось сигарет – шесть штук.
Тут ко входу подъехал длинный открытый белый «кадиллак». Водитель в ливрее, в фуражке и в перчатках, подошел к нам и что-то спросил по-французски. Я ответил «уи». Он взял наши вещи, уложил в багажник и открыл правую переднюю дверцу. Машина широченная, мы с Галей вдвоем сели на переднее сиденье. И мы поехали.
Водитель включил радио, зазвучала музыка. Слева – море, справа – блондинка, еду в лимузине по Франции…
Вдруг сзади раздался истошный крик: за нашей машиной, размахивая руками, бежал человек в клетчатом пиджаке. Водитель затормозил. Человек подбежал и начал что-то возбужденно объяснять. Водитель выслушал, вышел из машины, вынул из багажника наши вещи, поставил их на тротуар и показал нам, чтобы мы тоже вылезали. Мы вышли. Кадиллак уехал.
Человек в пиджаке опять начал что-то говорить. Из того, что он говорил, мы поняли только, что он и есть месье Лангуа. Я взял чемоданы, и месье Лангуа повел нас обратно к гостинице, к своей машине. Это оказалась малюсенькая двухдверная таратайка, без багажника, не помню какой марки.
И мы снова поехали по Франции. Я сидел на заднем сиденье, прижатый к чемодану месье Лангуа, со своим и Галиным чемоданами на коленях. Галя втиснулась на переднее сиденье, рядом с месье Лангуа. Я хотел выяснить у месье Лангуа, куда мы едем, но мне это не удалось. Английского месье Лангуа не знал, немецкого не знал… А по-русски знал три слова. И на все вопросы он бодро отвечал:
– Нет проблем, товарыщ! – И улыбался.
Часа через четыре мы приехали в небольшой городок. Остановились перед двухэтажным домиком. Месье Лангуа представил нас хозяевам, симпатичной пожилой супружеской паре. Русского они тоже не знали, но мы поняли, что Галя будет ночевать в комнате их сына (сын сейчас учится в Москве), а мы с месье Лангуа – в гостиной на диванах.
Нас угостили вкусным домашним обедом, и месье Лангуа повел меня и Галю выступать в небольшой кинотеатр. Про суточные он помалкивал.
В вестибюле нас встретила француженка-переводчица, представилась и попросила во время выступления говорить помедленнее – когда говорят быстро, она плохо понимает.
Я заглянул в зал: там шли последние кадры «Иванова детства». Я попросил переводчицу сказать месье Лангуа, что это не наш фильм, это фильм Андрея Тарковского. Она сказала. Месье Лангуа объяснил: он показывает то, что дали. И возит тех, кого прислали. Тогда я попросил переводчицу узнать у месье Лангуа, когда он нам даст суточные. Месье Лангуа сказал, что деньги нам не положены, так как общество обеспечивает нас и питанием, и проживанием. «Нет проблем, товарыщ»!
– Георгий Николаевич, и я все потратила, – виновато сказала Галя. – Я муку купила.
– Какую муку? – спросила переводчица. – Мука – это сленг? Пудра?
– Да нет, пшеничная мука. Для пирожков. В Москве уже второй месяц муки нет…
Фильм кончился, и мы пошли выступать. По дороге я шепнул Гале, чтобы на сцене помалкивала. Народу в зале было много, в основном французы. Но были и наши эмигранты последней волны – те, которые попали во время войны в плен и боялись вернуться. Начались вопросы. Трудные: правду говорить нельзя, а нагло врать стыдно. Отвечал я. Изворачивался, как мог…Очень устал, будто вагон угля разгрузил… Но на один вопрос пришлось отвечать и Гале. Из зала спросили, какая у советской звезды квартира. У Гали была двенадцатиметровая комната в коммуналке, где они жили вчетвером: Галя, ее муж, дочка и Галина мама. А Гале обещали дать к Новому году комнату 20 метров. И она выдала мечту за действительность и сказала:
– Двадцать пять квадратных метров!
Переводчица не знала, что такое «квадратные метры», и перевела:
– Двадцать пять комнат.
В зале возмущенно загудели. Наши эмигранты – потому, что поняли, что француженка неправильно перевела, а французы – потому, что удивились. Какой-то господин крикнул, что разочаровался в социализме: таких апартаментов даже у французских звезд нет…
Потом я проинструктировал Галю: квартира у нее трехкомнатная, получает она шесть тысяч франков в месяц… И пшеничной муки для пирожков в Москве в магазинах навалом.
Когда мы вышли из кинотеатра, у входа нас окружили эмигранты, стали расспрашивать… Один из них курил.
– Не угостите сигаретой? – спросил я. – А то я бросил, специально не покупаю.
– Пожалуйста! – он протянул мятую пачку.
– А можно мне? – спросила некурящая Галя.
– Конечно!
– А можно две?
– Да берите все! – эмигрант протянул Гале пачку и любезно чиркнул зажигалкой.
– Я на улице не курю, – сказала Галя и убрала сигареты в сумочку.
Этого метода мы придерживались и дальше.
Так и ездили по Франции. Останавливались в разных городах, поселялись в семьях у членов общества дружбы, показывали «Иваново детство», отвечали на вопросы, стреляли сигареты…
Поздним вечером шестого дня мы въехали в Париж.
Чужой Ленин
По дороге в Канны я Парижа не видел: мы переехали с одного аэродрома на другой. А сейчас на Париж у нас был день – в Москву мы должны были улетать послезавтра утром.
Месье Лангуа поселил нас в гостинице на окраине. Я попросил его сегодня же покатать нас по ночному Парижу. Но месье извинился – он очень устал. Завтра, завтра утром он за нами заедет, и мы все до вечера посмотрим. А вечером у нас выступление в Руане, в половине пятого надо выезжать (за неделю мы с Лангуа уже стали вполне сносно понимать друг друга).
– А нельзя не ехать?
Месье Лангуа объяснил, что нельзя. Мэр Руана – большой друг СССР и устраивает прием специально в нашу честь.
Ладно, завтра так завтра. Вошел я в свой номер – хорошо! Один, наконец-то можно хоть в туалет пойти, не рискуя наткнуться на хозяйских детей или бабушку. Утром спустился – Галя уже ждет в вестибюле. Двери в гостиничный ресторанчик открыты, два араба за столиком пьют кофе и едят круассаны.
– Завтракала?
– Нет. А разве у нас завтрак оплачен?
– Не знаю. Пошли, поедим, поставим месье Лангуа перед фактом.
– Неудобно. А когда он должен приехать?
– Сказал, утром.
Я взял у портье план Парижа и попросил показать, где наша гостиница. Далеко – до центра не меньше двадцати километров. На метро добираться удобно, но денег у нас нет. А пешком часов пять…
