Как-то долго тряслись в кузове грузовика. Сидели у кабины на брезенте. Под брезентом подо мной было что-то круглое и твердое, думал, арбуз. Дорога – отечественная, на колдобинах и ухабах подбрасывало так, что я весь зад себе отбил. Остановились у чайной. Из кабины вылез водитель, крикнул:
– Петро, исти будешь?
А из-под брезента сиплый голос:
– Ни!
Шофер скрылся в дверях чайной. Мы с Ниточкиным переглянулись и опасливо приподняли брезент – там сладко спал Петро.
Мать честная!! Это я два часа у него на голове сидел!
Мы с Толей спрыгнули с грузовика и смотались.
Пошли пешком и к вечеру добрались до Киева. Подошли к Главпочтамту и видим – на ступеньках сидит Пономарев. «Фу! Живой, слава богу!»
– Ты куда делся?!
– В тюрьме сидел, – мрачно сказал он.
А дело было так. У Пономарева были камни в почках. Стоило ему понервничать, камни начинали двигаться, и тогда он мог писать только лежа. Когда в Ворошиловске объявили тревогу, Виктор Михайлович решил, что началась война. От нервного потрясения ему захотелось писать, и он прилег во дворе у какого-то обшарпанного здания. А это оказалось районное отделение милиции, и ему влепили трое суток за хулиганство.
Вернулись мы в Москву ни с чем. Полный крах!
– Под Краснодаром будем снимать – сообщил Циргиладзе. – Я вам там декорацию построю.
– Почему под Краснодаром?! Там нет ничего похожего! – сказал я.
– Потому что уже осень на носу, а в Краснодаре самое большое количество солнечных дней.
Правильная дорога
Пока в Краснодаре строили декорацию, мы решили снять под Москвой эпизод «Колокольня». Циргиладзе предлагал нам построить декорацию звонницы в павильоне, – снимать будет удобнее. Но мы отказались: хотелось, чтобы все было убедительно, по-настоящему, чтоб была высота, чтоб была фактура.
И мы с Таланкиным и Ниточкиным решили в воскресение поездить на моем «Москвиче», поискать колокольни с уцелевшими колоколами.
Посмотрели по карте – очень понравилось название «Спас-Клепики». И дорога туда была обозначена как дорога первой категории. Поехали. Проехали километров тридцать по асфальту и дорога «первой категории» перешла сначала в грунтовую, потом – в проселочную, а потом и вовсе в тропинку. Едем по полю. Въехали в лужу и завязли. Пытались вытащить – никак. Сидим на травке, курим и ждем – может, кто-нибудь проедет. Поле, огромная лужа, а посреди поля на ржавых железных столбах – огромный портрет Ленина с простертой вперед рукой и надписью «Правильной дорогой идете, товарищи!»
Наконец появился трактор.
– Троса нет, – сказал тракторист.
Мы показали бутылку водки.
Тракторист извлек из-под сидения веревку, привязал к ней большую гайку и закинул на электрические провода. Дернул, содрал провод, оставив без света какой-нибудь колхоз или район, и вытащил наш «Москвич».
Колокольня.
Из раскадровки.
Мы поехали в том направлении, куда указывал Ленин. Там и нашли колокольню с уцелевшим колоколом.
Через несколько дней приехали снимать. С трудом по узкой винтовой лестнице затащили камеру, штативы и осветительную аппаратуру на самый верх. Кабеля не хватило. Пришлось тащить еще и два больших аккумулятора от танка.
Снимать было тесно и неудобно. Точки отхода не было. Но мы все-таки разбили блюдечко о штатив (киношная традиция) и сняли сцену. И на сорокаметровой высоте отметили первый съемочный день шампанским.
Это было 3 августа 1959 года. В этот день родился мой сын Колька.
Скорпионыч
В Краснодаре Циргиладзе повез нас смотреть декорацию. Она стояла на обрыве километрах в двадцати от города.
– Вот дом, вот обрыв, – показывал он, довольно потирая руки. – Пойдемте.
Повел нас дальше:
– Вот улочка, вот совхоз.
Конечно, Краснодар самый солнечный город России, но когда мы на следующий день поехали на съемку, было облачно и холодно.
Прождали солнца до часу и уехали обедать. Только начали есть суп – вышло солнце. Быстро вернулись обратно – пока доехали, солнце зашло за тучи.
И так три дня подряд. Уезжаем обедать – выходит солнце. Возвращаемся – пасмурно. На четвертый решили сделать вид, что едем обедать, а сами спрятались. Но вариант не прошел. Небеса не обманешь.
Вечером из Москвы пришел материал, снятый под Москвой – сцена на колокольне. Смотрели в ближайшем кинотеатре втроем: я, Таланкин и Ниточкин. Вышли подавленные – материал ужасный, все фальшиво, куцо, и нет никакой высоты и фактуры. А главное, что не переснимешь – когда вернемся, будет уже зима, а под Краснодаром колоколен с колоколами нет.
На следующий день с утра опять было пасмурно. Выехали на съемку. Подъезжаем – водитель сворачивает не налево, а направо.
– Ты куда?
– Скорпионыч велел (за глаза Циргиладзе все звали Скорпионычем).
Над обрывом стояла декорация – звонница с колоколом, и тут же расхаживал, потирая руки, довольный Циргиладзе:
– Вот колокол, а вот высота.
Сел на свой «газик» и уехал.
– И откуда он знал, что у нас в Спас-Клепиках ни черта не получится? – спросил я у Кима.
– От верблюда, – буркнул Ким.
Утром шестого дня в пять утра с улицы донесся дикий вопль Циргиладзе:
– Солнце! Поехали, поехали! Где эти болванчики режиссеры?
Мы у Циргиладзе проходили по категории людей, которых он за глаза называл «болванчиками».
Быстро собрались, приехали на место. Поставили рельсы, камеру, свет, начали репетировать сцену: Сережа бежит за Васькой и Женькой и говорит: «У меня есть сердце, оно стучит. Послушайте, хотите?»
– Это я снимать не буду, – заявил Ниточкин.
– Что «это»?!
– Небо как простыня. Дождемся, пока облачка появятся.
– Какие облачка?! При чем здесь облачка?! – заорал Циргиладзе. – Неделю солнца ждали! Детей снимай!
– Нет.
Тогда во ВГИКе на операторском учили, что небо без облаков снимать не стоит.
– Снимай, Толя, – попросил Таланкин. – Не до облачков.
– Меняйте оператора, – уперся Толя.
– И поменяем! Завтра же здесь будет другой оператор! – взорвался Циргиладзе.
