Дело было точно не в приказе молчать, поэтому пришлось несколькими глубокими вздохами успокоить дыхание и погрузиться в транс. Четвертый раз за день это оказалось весьма просто, да только простота была обманчива. Все имеет свою цену, излишнее усердие в делах подобного рода – тоже.
В истинном зрении эфирное тело Руне показалось… странным и каким-то даже неполноценным. Будто нечто вытеснило часть души паренька, а потом сгинуло и само, оставив после себя пустоту. Мальчишка не прикидывался дурачком, с ним и в самом деле было что-то не так. Очень-очень сильно не так.
Прежде мне не доводилось изучать юродивых, но я готов был поручиться, что наблюдаемые мной странности не вызваны помрачившим сознание шоком. У них была иная причина, вполне вероятно – магическая. Неспроста же так неуютно свербело меж лопаток, пока изучал ауру пацана и пытался разобраться с его эфирным телом. Я даже потянулся чуть дальше и глубже в попытке уловить отголоски каких бы то ни было чар, но лишь ощутил внезапную тошноту.
Из транса я вынырнул, как вырывается утопающий на поверхность воды – отчаянно и без всякой надежды вновь не уйти на дно. Но нет, отпустило.
Я зажал в ладонях виски и какое-то время сидел так, приходя в себя и обдумывая дальнейшие действия. По сути, не имело никакого значения, привело к искажению эфирного поля Руне намеренное воздействие дяди или случайный откат сотворенного тем ритуала; отклонение от нормы – это отклонение от нормы. Проигнорировать его я попросту не мог. Не имел права. Да и не хотел.
Обнаруженную мной аномалию вызвало воздействие магического характера, кто знает, к чему это приведет в дальнейшем? Эфирное тело неразрывно связано с материальным, сознание тоже зависит от него едва ли не напрямую. Руне нуждался в помощи, его случай требовал самого пристального изучения.
Более того – иные специалисты читали по эфирному телу прошлое человека, как по открытой книге. Подозреваю, им вполне по силам установить, какой именно ритуал оказал столь серьезное воздействие на ауру мальчишки. Непонятно даже, как это обстоятельство мог упустить брат Стеффен…
Впрочем, а упустил ли он его? Мои губы расползлись в понимающей улыбке. Вот хитрец! Добрые братья не желали брать на себя ответственность за суд над Иваром Фальком, и уж тем более им не хотелось возиться с его племянником. Дядя мальчишки относился к ученому сословию, а вот сам он – нет. Родственные узы сильны, но…
Но если я помимо некроманта приволоку в Ольс еще и мальчишку, тамошний магистр-управляющий меня со свету сживет! Мало того что чернокнижника полагают героем, так еще и невинная душа под судом окажется. А доказательств вины нет, и процесс обернется самым натуральным фарсом.
В итоге этот случай начнут преподносить в качестве примера того, как не стоит вести следствие, а меня самого сошлют в какую-нибудь дыру, например, в Лавару. Туда последние годы отправлялись те магистры, которым повезло не взойти на эшафот за недостаточностью улик. Вполне действенное наказание…
Нет! На такое я пойти не мог. Да и для Руне это будет отнюдь не лучшим исходом. Если дядю все же признают виновным, рано или поздно пацан окажется на улице, а та к юродивым предельно жестока. А вот добрые братья, попади малец к ним в руки, наверняка определят его в один из монастырей. Подрастет, станет послушником…
Я беззвучно рассмеялся, прекрасно осознавая, что способен подобрать оправдание любому своему поступку, главное – принять для себя его целесообразность.
– Магистр? – забеспокоился командир роты. – Все в порядке?
– Никакой порчи, – со вздохом признал я, открывая глаза. – Мне нужно перекинуться парой слов с его дядей, и на этом все.
Фельдфебель Сепп так обрадовался окончанию разговора, что даже не приставил ко мне ротного колдуна. И совершенно напрасно…
К этому времени Ивара Фалька уже уложили на шконку; я встал рядом и спросил:
– Где записи, Ивар? Где запретная книга по некромантии?
– Не понимаю, о чем вы! – презрительно скривился арестант.
Я вздохнул и прислонился к стене, пережидая головокружение. Мне было нехорошо, В ушах шумело все сильнее, и нестерпимо захотелось опуститься на корточки, но выказывать слабость перед некромантом было никак нельзя. Я часто-часто задышал, прогоняя дурноту, а потом заявил:
– Ты учился в университете, твой племянник – нет. Да и связывают ли вас родственные узы? Это лишь слова, цена которым – ломаный грош. Деревенские уверяют, что знать вас не знают.
– И что с того? – хрипло спросил Фальк.
– С Руне что-то не так. Когда ты поднял мертвецов, некое магическое воздействие исказило его эфирное поле. Я не могу проигнорировать этот факт. Никто не может. Вопрос лишь в том, кто займется изучением этих странностей – мы или герхардианцы.
– При чем здесь эти сволочи?
– А как как иначе? – разыграл я удивление. – Ты обвиняешься в некромантии и наверняка приобщил к запретным знаниям Руне. Он не школяр, его надлежит передать попечению ордена Герхарда-чудотворца.
– Чушь! – выкрикнул Фальк и рванулся, но тут же без сил повалился обратно. – Нелепые выдумки!
– Ты учил его, – жестко произнес я. – А раз так, его надо отдать ордену. Но если он и в самом деле твой племянник, мы можем проявить снисхождение, и его судьбой озаботится Вселенская комиссия. Все зависит от того, договоримся мы сейчас или нет.
– Он же сопливый мальчишка! – воззвал к милосердию арестант. – Не надо впутывать его в это!
Я остался непоколебим.
– Ты сам впутал его. Ты, и никто иной. У тебя есть шансы избежать смертной казни даже в случае обвинительного приговора, но, если герхардианцы залезут в голову Руне и поймут, что именно с ним случилось, тебе не поздоровится. Мне удалось уловить лишь отдельные эманации, попахивает запредельем…
Немудреный блеф не оставил Ивара равнодушным, но и особого впечатления не произвел.
– Что я должен сделать, чтобы вы оставили Руне в покое?
– Этого не случится ни при каких обстоятельствах, – прямо ответил я. – Вопрос исключительно в том, кто им займется. Скажи, где спрятал инструменты и записи, или Руне выдадут ордену.
– Мне-то что с того? – хмыкнул Ивар Фальк. – Какой смысл менять шило на мыло?
Тут он был, вне всякого сомнения, прав. Рабочие записи станут неопровержимыми доказательствами вины. Так или иначе, но его осудят.
– Не тяни за собой Руне, – попросил я. – Если у нас будет признание, в показаниях Руне пропадет всякая нужда. Никто не станет заниматься им… всерьез. Поживет в доме призрения под наблюдением добрых людей.
– Нет никаких записей, – ответил арестант помертвевшим голосом.
– Посуди сам…
Ивар Фальк повернул голову, словно хотел взглянуть на меня, пусть глаза его и закрывала ткань.
– Я не поднимал мертвецов, – сказал он и отвернулся.
