Убедившись в надлежащем качестве монет, молчаливый брат выдал десять крейцеров сдачи, выставил на прилавок лакированную шкатулку и откинул крышку. Внутри лежало с полсотни янтарных бусин, испускавших мягкое тепло небесного эфира. Как это и было заведено, мне предоставлялась возможность самостоятельно выбрать приглянувшиеся зерна.
Я воспользовался истинным зрением и указал сначала на один янтарный шарик, затем на другой. Пусть они и были не самыми яркими, зато отличались наиболее ровным и теплым сиянием. Их совершенно точно изготовили настоящие виртуозы своего дела, а не охваченные религиозным экстазом юнцы, которые зачастую не уделяли достаточного внимания стабилизации заливаемого в янтарь эфира.
Новые бусины я тут же нацепил на четки, а пару снятых продал в первой попавшейся на глаза ювелирной лавке. Денег много не выручил, зато мастер без всякой дополнительной платы и лишних вопросов сточил напильником один из крейцеров и самым тщательным образом собрал на обрывок ткани всю серебряную пыль. Опилки этого драгоценного металла предназначались для доработки магического жезла.
На улицу я выбирался редко, только ходил завтракать в таверну на соседнем перекрестке да наведывался туда же ужинать с наступлением вечерних сумерек, а все остальное время разбирался с волшебной палочкой. Раз за разом я посыпал вырезанные на ней символы мелкой серебряной стружкой, пропускал через жезл малую толику силы, и благородный металл плавился, частично испарялся, а частично въедался в дерево. Пришлось без остатка потратить эфир одной из бусин, зато после обработки мой инструмент стал способен выдерживать несравнимо большие нагрузки, нежели до нее.
Затем пришел черед упражнений с жезлом, и поскольку в обращении с волшебными палочками я никогда особой ловкостью не отличался, то начал с отработки простейших связок. Левой рукой, как и большинству правшей, действовать было не слишком сподручно, поэтому дело продвигалось со скрипом, но я работал. Крутил петли, вычерчивал дуги, вязал узлы, разучивал связки и переходы. И мало-помалу в своих упражнениях преуспел до такой степени, что рискнул перейти к плетению полноценных заклинаний, благо, листая учебник Уве, успел освежить теоретические познания и худо-бедно представлял, чего именно хочу добиться.
На первоначальном этапе я не касался жезлом эфира вовсе и отрабатывал порядок действий простыми махами, затем начертил на полу круг святого Варфоломея и стал действовать в полную силу. Пропитка льняным маслом и настойкой корня мандрагоры не сделала дубовую палочку липкой, но всякий раз ладонь словно приклеивалась к дереву и полностью теряла чувствительность, а пальцы и вовсе будто замораживало. Помимо этого вырезанные на жезле формулы самым серьезным образом снижали магическую отдачу, и хоть укусы призрачных ос по-прежнему вспыхивали на коже бессчетными точками, теперь они просто напоминали о давней травме, а не пронзали плоть раскаленными спицами и не заставляли гореть руку нестерпимым огнем. И это меня откровенно радовало.
Я совсем уж вознамерился сделать из второй заготовки запасной магический жезл, но не успел. Увы и ах, в очередной раз настигло полнолуние…
2
Дорога тянулась через выжженные летним зноем поля, огибала апельсиновые деревья и сразу закладывала новую петлю, опоясывая подножие невысокого холма. Бурая лента вытоптанной земли не поднималась к пологой вершине с ветряной мельницей, лишь охватывала желтевший пожухлой травой склон и терялась из виду за возвышенностью.
Я и понятия не имел, что поджидает нас за поворотом, и это обстоятельство меня откровенно нервировало. Впрочем, сейчас меня нервировало решительно все. Зависшее в зените солнце жарило просто немилосердно, пот стекал из-под шляпы и катился по вискам, пропитывал закрывавший низ лица платок. Одежда давно посерела от клубившейся в воздухе пыли, глотка пересохла, на зубах скрипел песок.
Святые небеса! Плачу золотой за пригоршню снега!
Подул легкий теплый ветерок, и зеленая листва маняще зашелестела, но пустое – невысокие апельсиновые деревца росли не слишком часто и тени почти не давали. Я легонько сдавил коленями бока лошади, и усталая животинка неспешно потрусила вдоль канавы с рассохшейся по причине засухи грязью. Дождей не было больше месяца, и жара сводила людей с ума, заставляла их резать друг другу еще яростней, нежели обычно. Будто такое вообще было возможно!
Лавара! В злосчастной южной провинции каждый второй был еретиком и мятежником, а остальные пусть и не брались за оружие сами, всем сердцем желали ненавистным северянам поскорее провалиться сквозь землю. Союзников среди местного населения у присланных светлейшим государем войск не было вовсе – в спину императорским солдатам плевали даже те, кто не разделял убеждений ересиарха Тибальта. И если бы только плевали!
Стеганый колет под кольчугой пропитался потом, я будто варился в собственном соку, но и не думал избавляться от опостылевшего доспеха. Пусть, по сведениям армейской разведки, крупных сил еретиков в округе и не наблюдалось, лихой человек с луком вполне мог попытать счастья и выстрелить из кустов по офицеру. А нет для мятежников цели более желанной, нежели обер-фейерверкер ландскнехтов! Даже останавливаясь на постой в деревнях, спать приходилось вполглаза с заряженным пистолем под рукой.
Я обреченно вздохнул. Полуденный зной накатывал волнами; возникло нестерпимое желание направить конягу на ту сторону канавы и поехать напрямик через сад, но отрываться от колонны пикинеров я не стал, просто перегнулся из седла и сорвал один из листков. Размял его пальцами, опустил с лица платок и втянул упоительный аромат. На миг стало легче.
Послышался стук копыт, я оглянулся и увидел, что приближается Ланзо Хофф – командир приданного нам взвода конной разведки. Помимо головного дозора обоз сопровождали фланговые наблюдатели, да еще трое конных ландскнехтов отстали и лишь изредка приближалась к арьергарду.
– Проверили? – спросил я, пусть редкие деревца и не могли послужить укрытием никакому мало-мальски крупному отряду.
Капрал кивнул и стянул на шею носовой платок. У глаз на раскрасневшемся лице осталась полоска запыленной кожи. Дородный и круглолицый Хофф изнывал от жары больше остальных, но давно уже утомился сыпать по этому поводу богохульствами и проклятиями.
– Послал парней осмотреться на той стороне холма, – сказал Ланзо, придержал коня и указал рукой. – Вон они!
И точно – трое верховых миновали апельсиновые деревья и направили лошадей к вившейся у подножия холма дороге.
– С севера холм порос кустарником, можем нарваться на засаду. Им бы время дать…
Ланзо замолчал и неодобрительно глянул на колонну пикинеров. Во главе той скакал молодой лейтенант. Компанию ему составляли два унтер-офицера много старше, но, как мы уже успели убедиться, права голоса ветераны не имели.
Маршировавшие следом пехотинцы выглядели изможденными и усталыми. На плечах они волокли тяжеленные пики, а кольчуги, нагрудники и шлемы все как один сняли и убрали в заплечные мешки; многие разулись и шагали босиком. Самые недалекие стянули рубахи и уже к полудню заработали впечатляющую коллекцию солнечных ожогов, а носы и щеки так и вовсе покраснели у всех без исключения. Местное солнце не жаловало непривычных к его жгучим лучам северян.
