«Студенки». Название — большими буквами. Глупо хихикающая мордочка Наташи и…
Изогнутые крылья бровей. Зовущие скулы. Губы бантиком. Ведь вот оно — здесь, в реале, ближе некуда.
И на экране. Гибкая спинка. Проворные руки. Вкусные полусферы. Приглашающий распутный взгляд — прямо в объектив камеры.
— У меня есть диск с этой записью, — сообщил я.
— Как здорово. — Анжела прильнула ко мне всем телом, ягодицы подвигались на моих коленях, «помогая» сосредоточиться.
В подсознание вполз не высказанный подтекст: «Значит, ты видел меня? Ту, которая там? И как тебе? И я, и то, что делаю. И как делаю. Ты же не мог смотреть как на мебель, ничего не чувствуя, не помышляя, не испытывая. Не обращаясь в мыслях и желаниях к происходящему на экране. Разве тебе не хотелось — ко мне? Разве не хотелось — меня?» А вслух принеслось:
— Ты его часто смотришь?
Колыхнул безупречный верх. Поелозил страстный низ. Максимально приблизились губы, похожие на открывшуюся щель в пространстве, примерно как в моем корабле, когда он впускает гостя — сам невидимый, но предельно гостеприимный.
— Я сказал, что у меня есть диск, а не что смотрел его.
— Не смотрел?! Тогда у тебя все впереди.
— Как эта запись связана с…
Влажный бантик залепил мне рот. В коридоре послышался скрип отворяемой двери. Топот.
Искушающая кошечка на мне обратилась в тигрицу, вцепившись всем, чем могла.
— Я держу его! — ударил по ушам безумный ор. — Быстрее!
Не везет мне на женщин. Всегда им чего-то надо. Сначала кажется, что нужен я, а оказывается…
Даже крамольная мысль закрадывается: может, это не с ними, а со мной что-то не так?
Едва хватило сил содрать с себя цеплявшуюся пакость, а меня уже хватал гамадрил в костюме цвета траура по интеллекту.
Я с трудом вывернулся и скользнул к выходу, поскольку несколько вбежавших взяли под охрану окна. Явно наслышаны о моих вывертах и приняли меры. Молодцы.
На пути оставался только один боец. Я сцепился с ним, мы опрокинулись и вместе выкатились на лестничную площадку. Стало понятно, почему первые, перекрывшие окна, не обращали внимания на мой прорыв — в подъезде народу тоже хватало. Сразу по нескольку человек грохотали ботами сверху и снизу. Бежать некуда.
И в этот момент передо мной открылся лифт. Отбившись ногами от повисшего на них центнера, я ринулся прямо на выходившего из лифта мужчину.
Невысокий. Плотный. Знакомый. Умелым движением мужчина свалил меня и выкрутил ногу в болевом заломе, я сопротивлялся, завязалась борьба с применением самых нерыцарских приемов, вплоть до укусов. Когда меня дернули за шиворот, нить медальона порвалась. Он покатился по полу, покрутился на месте и медленно завалился в щель, где и исчез в лифтной шахте. Только ниточка на прощание махнула хвостиком.
Вид исчезновения медальона добил. Слишком много всего. Я перестал сопротивляться.
— Почему так долго?! — вопила Анжела, плюясь и оттирая платком целовавший меня рот. — Я чуть не отдалась этому ничтожеству, пока вас ждала!
— С тебя бы не убыло, — гнусаво усмехнулся скрутивший меня мужик.
Все стало ясно. Анжела отзвонилась им между моим звонком и встречей. Прыткая особа. Только почему Кириллу Кирилловичу, а не Задольскому? При чем здесь конкуренты?
Когда меня связали по рукам и ногам, Кирилл Кириллович отпустил лишних бойцов.
— Значит, все же у Владлена ошивался? Так и думал.
Он присел напротив. Я молчал.
Собеседник не настаивал на ответе, вместо этого осклабился:
— Хороша Нинка, а? Роскошная баба, знаем-с. Однажды Владлен пригласил меня в качестве чувственного подарочка. Я губу раскатал, как пес на собачьей свадьбе. Пришел с цветами, песнь Соломона по бумажке цитировал, гуашью перепачкался, как дитя какашками. А он, мерзавец, в стратегически важный момент подменил, как каскадер на площадке, и за меня сам лучшую сцену отработал. А Нинке об этом не сказал. — Кирилл Кириллович сухо улыбнулся. — Это была ошибка. Последовали вино-конфетки, цветочки-пестики, всякие шуры-муры с бубенцами, и у нас с ней все без мужа сладилось. Она-то думала, что у нас уже было, причем, с разрешения благоверного.
Знакомая история. Да, Владлен ошибся. Очень ошибся.
— Ты слышал, что он застрелился? — продолжил Кирилл Кириллович. — Или это ты его?..
— Я.
— Да ну?!
— И ты. Вместе.
— Вот ты о чем. Нет, меня не приплетай, она сама виновата. Народ мудер… мудр… н-да, в общем, он сформулировал: сучка не захочет, кобель не вскочет. Лучше давай о деле. Где документы?
Оставленный лежать бревном на неудобном диване, я ехидно бросил:
— Посмотри, наверное, в каком-то кармане завалялись.
— Не язви. Говори, где они. Пока — по-хорошему.
— Связанным — это по-хорошему? Нет бы как сия гостеприимная хозяйка предложить кофе, чай, душ… и, как она выразилась, другие пожелания.
— Анжелка, драть твои ноги, иди сюда, баловница.
Разъяренная девица приблизилась. Ее ладони инстинктивно оправили юбку, задик послушно выпятился, а глаза продолжали сверкать бешенством. Казалось, коснись меня испепеляющий взор — и делать сорок уколов от столбняка.
Она остановилась рядом с нами, лицом к моему противнику, ко мне — демонстративно боком, но с таким видом, будто задом. Как к пустому месту.
— Что он сказал о документах?
Анжела обидчиво закусила губу:
— Ничего не сказал. Я не давала говорить, иначе он понял бы, что дело нечисто. С самого начала догадывался. Сколько можно было тянуть?
Кирилл Кириллович кивнул ей добродушно:
— Молодец, старалась. Постарайся еще для общего блага. — Он повернулся ко мне: — Скажи, где искать, и она твоя.
Его пятерня развернула красотку ко мне и шлепнула по отменному филе.
— Что?! — взбеленилась Анжела. — Чтобы я — с этим быдлом?!..
Кириллу Кирилловичу потребовался всего один взгляд, и она утихомирилась.
— Мне обещали, что на новом месте все будет по-другому! — В глазах Анжелы застыли слезы. Настоящие. Впервые с момента, когда я впервые увидел ее выходившей из спортивной машины перед рестораном, она не играла какую-то роль.
На собеседника это не произвело впечатления.
— Видимо, ты неправильно поняла. Работа у нас та же, но платить действительно будем больше. Уже платим. Так что, дорогуша, фонтан прикрути и делай, что говорят. Еще раз вой услышу — скатертью дорога, желающих достаточно.
Ласковая доброта в речи Кирилла Кирилловича вмиг сменялась звоном железа, при этом тон был и оставался деловым.
