Но он явно не собирался передавать его брату, а по-прежнему держал его в положении для удара.
— Я не хочу к нему прикасаться, — ответил он и указал красным от крови ножом на голые руки и голову брата. — Надень броню обратно. Мы отправляемся в тоннель.
— Ха! Теперь ты мне приказываешь, братишка? Времена действительно меняются, — Он взглянул на груду плоти, которая недавно была Сотинской ауксиллией. — Вот это головоломка. Мне незачем скрывать лицо и руки под керамитом. Победа уже наша, а противостоит нам всего сотня Ультрамаринов.
Заявив это, он отвернулся, вскарабкался по скале и исчез в серединном тоннеле.
Келлендвар мысленно обругал его.
— Выдвигаемся! — приказал он остальным.
— Не лучше ли подождать подкрепления, палач? Оно скоро прибудет.
— Оставьте у входа отряд из пяти воинов. Пусть свяжутся по воксу с остальными и сообщат, куда мы направились, как только те окажутся в радиусе действия. — Он взглянул на темнеющий вдалеке пик. — Воевать было бы гораздо проще, если бы проклятая гора держала язык за зубами.
— У врага численное превосходство: больше сотни против сорока одного.
— Время важнее численности, — ответил Келлендвар. — Ультрамарины знают что-то, чего не знаем мы, иначе зачем так торопиться на встречу со смертью? Идем! Мы и так задержались из-за этого столкновения. Время познакомиться с внутренним устройством маяка.
Келлендвар ни разу в жизни не видел такой непроницаемой тьмы, как та, которая сейчас его окутывала, и он нерешительно замер. Он, всегда любивший ночь за безопасность и представляющиеся возможности!
Келленкир в одиночку шел впереди, навевая мысли о людоеде в темноте. Нужно было догонять его, и он перешел на бег. Остальные последовали его примеру.
Тоннель долго шел прямо. Келленкир все время держался впереди. Когда на пути встречались ответвления, он уверенно выбирал определенный тоннель, словно ходил здесь уже много раз. Поскольку других ориентиров не было, Келлендвар не видел смысла за ним не следовать. На гладком черном камне не было никаких царапин или других отметин, по которым можно было бы определить, куда ушли враги. Догадки Келленкира были ничем не хуже чьих-либо других.
Келленкир почти ничего не говорил, предпочитая напевать под нос неприятную мелодию, с резко меняющимися, диссонирующими нотами. Сначала Келлендвар решил, что это просто набор случайных звуков и очередное свидетельство безумия. Но со временем в мелодии начала вырисовываться структура, усложняющаяся с каждым повтором. Это беспокоило его еще сильнее, потому что мелодия была отвратительной и настроение не улучшала. Голый меч на боку Келленкира время от времени мерцал серым светом, пока он не начинал смотреть прямо на него. У Келлендвара складывалось впечатление, что меч то ли дразнит его, то ли расслабился и перестал тщательно скрывать свою сущность, темнея, лишь когда понимал, что на него смотрят. Он не мог отвести от клинка взгляд. Тот сводил с ума, отвлекал, переключал на себя все внимание, убирая брата на второй план, и ему начало казаться, что это меч несет Келленкира, а не наоборот.
Когда Келленкир все же заговаривал, в его голосе появлялась мерзкая интонация, придававшая насмешливый оттенок даже самым простым заявлениям и приказам. Он был жесток, по меркам смертных, но хотя Келлендвар не соглашался с безумным кредо брата, он видел, что в его кровожадных действиях есть внутренняя логика. Они были для него попытками доказать свою правоту.
Перед глазами вновь встал брат, погрузивший руки в грудную клетку смертного и убивающий с безмятежным выражением лица. Это было что-то новое. На борту «Никтона» Келленкира переполнял гнев. Теперь он казался умиротворенным, и это не могло не тревожить.
Тоннель несколько сотен метров шел под постепенно растущим уклоном. Ноги скользили по гладкому камню, и Повелители Ночи ругались, чуть не падая. Чем дальше они заходили, тем круче становился уклон; постепенно их скорость упала почти до нуля.
У Келленкира этих проблем не было. Он шагал вперед так легко, словно шел по ровной земле. Когда он вновь отдалился, превратившись сначала в серое пятно на фоне тьмы, а затем в силуэт, Келлендвара охватила тревога.
— Келленкир! — позвал он. Брат давно выкинул вокс-бусины. — Келленкир! — прогремел его голос из-за вокс-решетки, но эха не было, и голос затих гораздо быстрее, чем должен был.
Легко шагая, Келленкир исчез в темноте. Келлендвар не поспевал за ним и пустился в бег. Ноги скользили но полу, он занимался на каждом третьем шаге. Впереди ничего не было видно, абсолютная темнота ревниво берегла свои тайны. Ни собственные глаза, ни оборудование доспехов не могли ее разогнать. Ему оставалось лишь надеяться, что на пути не встретится стен или ям. Все мысли были только о брате.
— Палач! — позвал его лейтенант.
— Следуйте за мной! — прорычал он в ответ. — Медленно.
Келлендвар значительно обогнал своих воинов, и их ругательства и шаркающие шаги слабели даже быстрее, чем тусклый свет от их линз. Тьма обволакивала его тесно, как вторая кожа.
— Келленкир! — опять закричал он.
Он поскользнулся. Неправильно поставил ногу, слишком быстро опустил пятку на пол, и нога ушла вперед. Он взмахнул руками и тяжело упал. Тоннель тому моменту стал еще круче, и он покатился вниз на спине.
Чтобы контролировать спуск, он расставил руки в стороны. Это помогало не переворачиваться, но остановить ускорение он не мог.
Перед ним разверзлась тьма, показавшаяся бесконечной, но это была иллюзия. Он достиг дна и, немного проехав по полу, остановился.
В шлеме зазвенел аварийный сигнал. Он отключил его. Наступила абсолютная тишина.
Вдруг из темноты материализовалось белое демоническое лицо — лицо человека, искаженное дьявольской линзой. У него были вытянутый подбородок, выступающие скулы, глубоко посаженные глаза в угловатых глазницах. Лоб уродовали большие наросты, гладкие, как жировики, но слишком равномерно расположенные. Глаза у существа были красные и с прожилками. Черный язык облизывал безгубый рот.
Келлендвар закричал и выхватил болт-пистолет.
Брат смотрел на него сверху вниз. Демоническое лицо пропало.
— Ты чего шумишь, малыш Келл? В чем дело?
Келленкир не называл его малышом Келлом уже очень давно с тех нор, как они детьми выживали в нижних пригородных развалинах Нострамо Квинтуса.
— Келленкир! Я думал…
Келленкир поднял к губам палец, все еще окрашенный кровью сотинцев.
— Тихо! — сказал он. — Я кое что нашел.
Келленкир протянул ему руку. Поколебавшись, Келлендвар принял ее и позволил поднять себя на ноги.
— Сюда! Идем.
Они двинулись по изогнутому коридору. Келлендвар слышал, как позади его воины добираются до конца уклона, в том числе и на спине, как он, и испытал беспричинное облегчение. Он больше не чувствовал себя в безопасности, когда оставался наедине с братом.
