— Ты не нервничай, завтра дожмем их, — успокаивал я Аню и себя заодно.
— Марк… — Аня помолчала и вдруг ласково сказала: — Я верю в тебя!
У меня запершило в горле.
— А я в тебя, — прошептал. И добавил: — Спасибо тебе, целую тебя.
— Береги себя, Марк, — тоже перейдя на шепот, взволнованно произнесла Аня. — Ты же знаешь…
Она не договорила.
— Знаю, — ответил. — Как и ты…
Несмотря на годы, прожитые врозь, на периоды охлаждений, ошибки, обиды и недоразумения, наша духовная близость не рушилась. Чтобы убедиться в этом, я был готов пережить весь сегодняшний ужас снова.
Вошел Сергей, предложил:
— Оставайся на ночь здесь, домой тебе не стоит ехать. А я до завтра постараюсь разузнать, с чего вдруг на банк такие наезды.
Он был прав, и я остался.
Среди ночи проснулся в тревоге. Что же я сделал со своей жизнью? Мне 58 лет, я ночую в офисе чужого человека, прячусь от непонятно кого, из-за меня страдает моя первая любовь, моя первая женщина, с которой мы были счастливы, а потом вдруг стали несчастливы. Почему? Почему так вышло? Почему среди миллиона пропущенных звонков нет того единственного, который мне сейчас так нужен? Где женщина, поманившая меня в новую жизнь, давшая надежду, что все еще можно переиграть, переписать, что в жизни бывают черновики, на которых можно потренироваться, и что можно в любой момент написать чистовик — набело, красивым почерком, словно и не было клякс и зачеркиваний в прошлом…
Надежду дала мне Оксана или иллюзию? Но постой, разве она обещала мне вторую молодость и вторую жизнь? Разве не сам я ухватился за эту ниточку, страстно желая, чтобы она вывела меня из лабиринта — туда, где светит солнце, где я снова молод и нет никаких проблем? Оправдались ли мои надежды? Стоила ли моя вторая жизнь такой платы, как первая жизнь с Аней?
Сорвал с себя влажную майку, скомкал, обтер грудь, шею. Надо встать, умыться, но я был слишком скован тревогой, чтобы подниматься, включать воду — казалось, этими звуками я нарушу какую-то условную договоренность с дремлющими во мне монстрами, и они окончательно сведут меня с ума.
Даже не глядя на часы, я знал, что сейчас около четырех утра. Так и есть: 3.53. Время дьявола, оно же — время быка. Самое темное, самое жуткое. Говорят, в это время ангелы ненадолго покидают человека и его мыслями завладевают демоны. Действительно, чего только не лезет в голову перед рассветом! Днем потом удивляешься, если вспомнишь, конечно: это ж надо было до такого додуматься! Как-то я оказался в одной компании с профессором психологии, и он сказал, что этим предрассветным мыслям стоит верить больше, чем дневным. Помню, вся компания удивилась: «Но почему, профессор? Это же говорят наши страхи, наши демоны, зачем к ним прислушиваться?» Ученый мягко возразил: «В так называемый час дьявола с нами говорит подсознание. Не чей-то чужой голос извне нам нашептывает, а мы сами задаем себе те вопросы, которые сознание вытесняет, прячет от нас. То, что днем ночные мысли кажутся нам нелепыми, совершенно объяснимо: ведь психика старается помочь нам отвлечься от проблем, забыть о неудобных вопросах. Сознание наше — отличный лакировщик действительности, а вот подсознание — честное и бескомпромиссное. Именно подсознание безошибочно сканирует ситуацию, состояние человека и ночью выдает нам то, что мы предпочли бы не замечать».
С тех пор я не раз убеждался в верности слов профессора. Но с тревогой такой мощи, пожалуй, встречаюсь впервые. Что ж, Марк, видимо, пришло время заново осмысливать свою жизнь. Уж слишком много всего разного за последние две недели с тобой происходит впервые. Вот и в депутатском офисе ты впервые ночуешь. Я старался призвать на помощь чувство юмора, представлял, как выгляжу со стороны — скрюченный страхом, мокрый от пота, сжимающий телефон и предающийся философским размышлениям. Но было не до шуток.
Сердце стучало как бешеное, в голове метались вопросы, на которые у меня не было ответов: «Неужели это та жизнь, которую я хотел? Неужели это все и больше ничего нового и хорошего уже не будет? Я буду наблюдать, как растут внук и сын, время от времени буду спать с моделями; у меня будут появляться новые машины и новые морщины; я сношу пару сотен дорогих трусов размера XL; выпью, если повезет, еще сотню бутылок виски… И это все?!»
Хотелось кричать. Я уткнулся лицом в подушку и застонал. Звук моего стона в тишине чужого офиса показался таким диким, что я хохотнул. Что тоже было дико.
Марк, дыши. Я стал втягивать в себя воздух — прерывисто, с трудом, словно что-то в животе не давало воздуху входить в меня. Так, теперь считай и медленно выпускай — раз, два, три… Я открыл глаза. Комната кружилась. Блин, да что ж это со мной такое? Сердце стало давить, вот уже и рука вроде отнимается, сейчас меня кондратий хватит, что я буду делать? Бежать к охране? Остатками критического мышления я представил эту картину: всклокоченный полуголый дядька выскакивает с воплем из приемной народного избранника. Глас народа среди ночи. Марк, а ведь дед Лука прав! Тебе срочно надо разобраться, почему в твоей жизни все складывается именно так.
Мысль о Луке меня немного успокоила. Стало легче дышать. Может, еще не все потеряно? Да, многое в жизни я просрал, много накосячил, но ведь еще есть время и возможность что-то изменить? Я стал думать о трех тропинках возле колодца. В тот момент меня ведь тоже накрыло паникой, и «Скорую помощь» я не вызвал только из боязни опозориться, но потом же все прошло!
Тревога, сковавшая тело, ослабла. Я сел на диванчике, осторожно повертел головой туда-сюда. Комната больше не кружилась. Время моих демонов на сегодня вышло.
Утром меня разбудил Сергей.
— Ну привет, герой-любовник! — с загадочной улыбкой произнес он.
Что это он? При чем тут герой-любовник?
— Ты чего это расшутился? — заволновался я. В желудке закололо.
— Мы уже почти все выяснили, остались некоторые штрихи, — резко погасил улыбку Сергей. — Сегодня ты можешь перестать продавливать мой итальянский диван и ехать домой.
Меня отпустило.
— Супер! Спасибо! — Я перевел дух.
— Пойдешь в банк, — деловито продолжал Сергей. — Проведи инвентаризацию наших фирм, денег — ты знаешь, что делать.
— Ясно, — кивнул.
— Но это еще не все, — с нажимом сказал Сергей, — разберись со своей личной жизнью.
Колики в желудке усилились, словно я проглотил семью ежей, и они внутри выясняли отношения.
— Ты о чем? — Я стал растирать область желудка, стараясь успокоить рассерженных ежей.
— Тебе известен такой — Малышев?
Еще бы! Это же бывший муж Оксаны! В голове у меня с жестокой беспощадностью высветилась картина, которую последние дни я с таким усердием норовил запрятать в подсознание. Я решил повалять дурака, потянуть время — в какой-то детской наивной надежде, что все еще может оказаться иначе, что я ошибся в своих догадках.
