Дорога ярости 2
Пытливый и меркантильный интеллект Карно добился своего. Тяжелые махины, работающие на всем, что горит, включая найденные у Киркомбината составы с углем, начали раскатывать по городу. Бывшие чехословацкие трамваи, казавшиеся неуклюжими, вместе с поддержкой мобильных групп рейдеров и вооружением от «Металла», неожиданно оказались серьезной силой.
Город, пару раз столкнувшись с ними в ходе пробных стычек у Оврага подпольщиков, отступил. Прогресс напрягся и выставил дополнительные посты на мосту через железку, ведущему к самому заводу, предварительно разобрав часть рельсов. Со стороны Заводского шоссе сделали то же самое, но удара с Кировского рынка заводчане опасались меньше.
И вот сейчас, неведомо как предупрежденные бывшими товарищами самого Зуба, люди Карно готовились его сжечь. Прямым попаданием, если не случится чуда или если Зуб не сможет справиться и ускориться.
Паровое чудовище накатывало справа, все ближе и ближе. Серо-стальное, обваренное плитами с пластинами, собираемыми хозяином ТТУ повсюду, с отвалами на обоих концах, едва заметное на фоне мертвых черных деревьев и грязных кирпичных корпусов больницы Калинина. Зуб заприметил-то его только из-за пара, вырывавшегося в решетку косой широкой трубы. Густо-белесые завитки машины, работавшей на полному ходу, светлели на безграничной мешковине низкого неба.
Паровик шел внаглую, но перекресток-то удерживали Братья Ветра, сейчас суетливо выставлявшие несколько «ежей» перед Зубом и явно растерявшиеся. Трамвай гудел рельсами, расшвыривая скопившиеся груды хлама, сухие ветки и остальное дерьмо, мешающее ему. Выстрелы рейдеров-байкеров, не имевших на посту крупного калибра, были ему что семечки. Зуб почти видел искры от рикошетивших пуль, как заводских, все более редких, так и самопальных. Скорости могло не хватить, а ему еще и маневрировать, протискиваясь между почти установленными «ежами».
«Главное, братишка, не сбрасывать скорость!»
Зуб, всему обученный сестрой, так и поступал. Даже сейчас, когда, вроде, надо наоборот… Но Девил была права всегда. Почти всегда. Сейчас, наверное, поступила бы так же, как он.
«Ласточка», рыкнув и вильнув в сторону, объехала «фолькс-транспортер», скрежетнув по борту и выдрав защитой куски и хлопья тут же разлетевшейся ржавчины. До перекрестка метров сто, трамваю – сто пятьдесят, не больше. Ну, братишка, давай!
Пост Братьев прятался в притащенном вагончике и мешках с песком, уложенных с двух сторон дороги. С левого укрепления херачили по нему, по Зубу. Хорошо…
На задних дверках, направленные чуть вверх и в стороны, темнели плоские коробки с тремя закрытыми дырками. Не для красоты, ясен пень, для дела. Направляющие для небольших и типа тепловых ловушек. Хотя на самом деле Кулибин зарядил туда те самые фосфорные заряды. Вот и пригодились.
Зуб открыл щиток на торпеде, туго провернул ручку динамо, дающего заряд на провода коробки, щелкнул левым пускачом.
Шихнуло, еще и еще раз, мелькнуло сбоку стремительно растущими белыми следами. Первый ушел влево, очень удачно, влетев прямо в окошко вагончика. Тот немедленно грохнул изнутри, вспыхнул как елка, выбросив разлетающиеся фосфорные огарки, не желающие тухнуть, и горяще-орущего рейдера.
Второй заряд разорвался прямо на пути троицы, старательно тащившей последнего «ежа», замкнувшего бы выезд с Москвы. Ударился о крепко сцепленные между собой куски рельсов, разлетелся ослепительной вспышкой, раскидав в сторону воющих Братьев, тут же охваченных беспощадным огнем.
Третий ударился о паровик, прямо в лобовую броню, рассыпался сияющими брызгами и попал в щели между наклонными плитами. Паровик пер себе дальше, хотя изнутри, через ближайший к носу порт, вдруг возникло густое облако чего-то загоревшегося, тут же смешавшегося с паром. Трамвай накатил на перекресток, снеся к чертовой матери замешкавшего рейдера, который не успел выстрелить в летящую машину и старался теперь помешать всем своим огромным телом…
– А-а-а! – Зуб заорал, видя лазейку для «ласточки», узкую полоску крошащегося асфальта. – На-а-а-а!
Дикое и первобытное, замешанное на страхе и желании жить, рвалось наружу этим воплем. Машина вильнула влево и тут же, подчиняясь выкрученному рулю, ушла направо, едва не клюкнув бортом в никак не останавливающийся паровик.
А тот вдруг дрогнул изнутри, на глазах набух и лопнул, взорвавшись рыжими жадными языками пламени. Рвануло громко, докатившись даже внутрь «ласточки», чудом удержавшейся на выщербленной трассе и сейчас с трудом выравниваемой Зубом.
Грохнуло еще раз, разлетаясь в труху от рвущихся пороховых зарядов, наверняка вытащенных из упаковки, куда порох прятали мастера «Коммунара», поставлявшие боеприпасы всему городу.
Зуб вдавил газ и понесся вперед, понимая, как быстро нужно набрать скорость, ведь сейчас…
Шарахнуло так, что он чуть не обоссался со страху. Зазвенело по крыше, авто тряхнуло и чуть не повело. Рванула паровая машина, потревоженная разрывами и точно треснувшая в котле и прочих хитрых механизмах. Трамвай мелькнул в зеркале, разлетающийся и уже мертвый, похоронив с собой раскиданный вокруг весь свой экипаж.
Грохот оглушил. Зуб потряс головой, звеневшей изнутри, пальцем поковырял в ухе и замер. Сзади, треща выхлопами, за ним на байках неслись незамеченные Братья Ветра.
Глава третья. Новая счастливая жизнь других
Бороться и выживать – две разные вещи
Песни Койота
– Очухался. Эй, скотина, вставай!
Снова-здорово?! Ну да, так и есть, йа. Хаунд глядел на подошвы. Подошвы стояли у самого его носа, больше ничего не было видно.
По подошве можно многое понять о ее хозяине. Не сказать, что он увлекался изучением обуви, но голова-то ему нужна не только, чтобы в нее есть, йа. А с его-то родом деятельности приходится разбираться во многом. Особенно в свихнувшемся мире вокруг.
Этой обуви крепко доставалось последние… да все последние месяцы ее жизни. Сделано вручную, тачали не особо на совесть, но добротно. Резина от покрышки, рубчатая и неубиваемая обычной ходьбой. Кожа на подметках и ранты сшиты толстой искусственной нитью. Следы от воска, старые и недавние, впитавшие грязь с пылью. Едва ли этим ботинкам год, а заношены, как за несколько лет. И не только из-за многих пройденных километров. Просто хозяин свинья и не следил, вот и все. Но достаток есть.
В принципе, Хаунд и так это прекрасно понимал, ведь подошвы и все, что выше, и голос принадлежали свинорылому. Но так было проще справиться с огнем в правой руке, пониманием случившегося, и ожидать будущее.
– Подъем, еба, ты не понял?!
А вот и Пантыкин. И врач, красивая Ольга Николавна, собственной персоной, в зеркально блестящих сапожках, сшитых по аккуратным узким ножкам.
– Он молодец. – Докторица присела рядом, потрепала Хаунда за щеку. – Я дам несколько бинтов, мазь и порошок. Три раза в день менять перевязку и принимать лекарство. По щепотке… хотя ему по полторы, он же большой мальчишка.
