Он справился. Поковырявшись, изуродовал заплатку и быстро выхватил еще одну. Все операции заново и повторение, мать учения. И получилось. Зуб, хмыкнув, прикусил губу, разглядывая дело своих рук.
– А ты, старый, все – рукожоп да лоботоряс…
«Ты не радуйся, бестолочь, – ласково ответил в голове Кулибин, – ты залей сперва под горлышко». Эт правильно, пора заливать. Хотя сперва – сходить и забрать.
Грохнуло, когда он отошел почти к «ласточке». Жбякнуло о борт взрывной волной, приложило крепко, до новой шишки на половину лба и разбередив вроде подсохшую хреновину под шапкой.
– Спасибо, Господи, – сказал Зуб, глядя в небо, – пусть у тебя никогда гидроусилитель не лопнет.
Шарахнул второй бак, о коем Зуб по дурости и думать забыл. Перло ему, не иначе, фортуна и все такое, поворачивалась красивой сочной задницей и, наверное, передницей тоже. Горючку он залил, потрясываясь в душе от ожидания расплаты за удачу со взрывом. Но повезло, ни капли не просочилось между жирной гусеницей пайки. Точно не рукожоп. И пластину на место, не забыл. Ваще молодчина.
Закинув весь разбросанный и найденный скарб в машину, Зуб почти сел за руль. Прислушался к странному рокоту откуда-то со стороны Красного Яра. Прищурился, заметив совершенно дикое, маячившее в небе и заметно дымящее. Выхватил трубу, навел, всматриваясь.
– Твою мать!
В небе, пусть и болтаясь из стороны в сторону, к нему бодро пер автожир из Курумоча.
Смертельная гонка продолжалась.
Глава седьмая. Холодная и опасная ночь
Говоря с чужаком – внимательно слушай и больше молчи
Песни Койота
Ливень бил по земле, деревьям и людям ледяной непрекращающейся шрапнелью. Черно-непроглядное небо не принесло с собой кислоты, ему хватило самого себя. Молнии били раз за разом, втыкаясь в землю раскаленными ломаными вилами. Хлестало сверху, с боков, порой прилетало сзади, чуть не сбивая с ног.
Навалилась темнота, лучшая подруга обложных дождей Беды. Светлый день на дворе, казалось бы, йа, а вокруг натуральные сумерки. Да и с неба льет так, руку не разглядишь… у соседа впереди.
Вода разбегалась понизу, бурлила, караван как будто бежал через половодье. Вода оказалась везде, затекая через поднятый воротник на спину, ниже, булькая в сапогах и перекатываясь между пальцев ног. Сбивала с ног кого послабее, хлестала напару с ветром, сносила на обочину, заставляя нырять в жидкую липкую грязь. Гудела деревьями, выбравшимися почти к самой дороге, заставляла те полоскать ветви, порой хлестко ударяя зазевавшуюся двуногую букашку под ними.
Филин через водопад, льющий с неба, показал вправо. Там, едва заметно, светлело вытянутое плоское пятно.
– Заправка! – каркнул-выдохнул мужик за спиной Хаунда. – Добрались!
Пятно оказалось покореженным навесом над колонками. Поворот к нему загораживала ржавая каракатица дохлой фуры, и каравану пришлось скользить, падать и поддерживать друг друга на спуске от дороги.
Большой модуль, прежде светло-синий, теперь больше напоминал холм-укрепление, сплошь заросшее вездесущей травой-ковылем по крыше, стянутое высохшими за лето вьюнками, занесенное грязью, ветками и прочим дерьмом. Дверь, как ни странно, оказалась рабочей. Видно, заправку вовсю пользовали коллеги Кота и просто бродяги с трассы.
В углу сохранился большой очаг, сделанный из разваленной пополам стальной бочки. Вторая половина, теперь уже жаровня, стояла рядом на козлах. Там же оказалась немалая горка сложенных сухих дров. Дорога давала о себе знать негласными правилами и законами. Не ты первый, не ты последний, уходишь – приготовь топливо для следующего бродяги.
– Разжечь огонь! Проверить груз! Перепаковать! Ткань достать и растянуть на просушку. Проверить пакеты с сахаром! Проверить упаковку воска! Проверить нитки! Зашитые чехлы не трогать!
Проверить, проверить, проверить…
Чтобы вернуть себе Землю, людям нужно многое. Топливо, оружие, химикаты, жратва, тягловая сила и люди. А люди, зараза такая, нуждаются во многих вещах. Можно таскать кожу, сшить из нее куртки, штаны, рубахи, плащи и тулупы, если есть овчина. Обувь, само собой, тачать из нее сейчас куда проще, чем искать склад с пыльными и почему-то целыми военными ботинками. Только склады те не грибы, чтобы после дождя появляться.
Так что кожа – вещь важная. Но из кожи, опять же, трусов не сошьешь, а бабам лифчиков не наделаешь. Нихт, Хаунд не спорил, любая дева, нацепив гладкую и блестящую кожу на естественные выпуклости, становится порой даже приятнее глазу, чем без оной. Но это все херня, телу нужен хлопок или лен.
Ткани искали и тряслись над найденными и на треть целыми рулонами. Научились ткать заново, отыскивая схемы станков. Лен и коноплю, как двести лет назад, выращивали полями, собирая, разминая на волокна и превращая в готовые штуки полотна. Научились не везде, да и растить получалось тоже не у всех. Потому плотных валиков с тканями в каждом рюкзаке оказалось по два. Для переноски их зашивали в провощенную кожу, чтобы продать потом подороже. Нести, правда, оказывалось куда тяжелее.
С нитками та же байда, Хаунд, доставая толстые катушки искусственных, черных, зеленых и даже цветных, не совсем понимал переживаний по их поводу. Но, как оказалось, порядок должен быть. Среди десятка из рюкзака три катушки оказались натуральными. Как только выжили, интересно.
Сахар паковали в несколько пакетов из плотного полиэтилена. Этого-то говна человечество себе заготовило сколько угодно. Отмытый, продезинфицированный, расплавленный на сгибах утюгами – отлично для сахарка. Его-то, из свеклы, Кинель имел уже достаточно. Лишний раз подтверждая простую вещь: жесткий контроль центральной власти, обладающей механизацией, мобильной и обученной военной силой, собранным отовсюду медперсоналом с мединвентарем, скрепленными воедино интеллектуально-инженерным меньшинством и подконтрольным аграрным большинством, грамотно удерживаемым в ежовых рукавицах – единственный верный путь из свалившегося на страну дерьмища.
Мед медком, Башкирия, северные части Самарской и Оренбургской областей, им славились всегда, но сахар – он и в Африке сахар. Дорого и прибыльно. Кот караванщик умелый, не отнять. Не был бы такой тварью, глядишь, Хаунд бы даже подумал о партнерстве, йа. Даже после первых двенадцати часов в его обществе был готов что-то простить. До устроенного старшим каравана избиения. Такое, натюрлих, не исправить и не простить.
– Эй, – Кот, прохаживаясь и наблюдая, пнул одну из грудастых девок, – сиськи с голосами, заканчивайте и на готовку. Живее, дуры тупые, жрать хочу. Киндер, кюхе, кирхе, мать вашу, будете слушаться, обеспечу вам такое счастье.
Анна, разложившая груз на специально закрепленном к рюкзаку куске брезента, поморщилась.
– О, образованная баба нам попалась, братва! – Кот хмыкнул, оказавшись рядом. – Не согласны, милочка, с женской формулой счастья, озвученной мною?
