Особое мнение относительно времени создания «Поучения» было высказано Н.В. Шляковым (184), который датировал памятник (как представляется, на основании целого ряда бóльших или меньших натяжек) февралём 1106 года и даже ещё точнее: пятницей первой недели Великого поста (которая в 1106 году пришлась на 9 февраля); впоследствии, около 1117 года, «Поучение», по мнению исследователя, было ещё раз отредактировано Мономахом.
Две основные датировки «Поучения» (1099 или 1100 и 1117 или 1117—1125 годы) противоречат одна другой и как будто взаимно исключают друг друга. Попытки согласовать их или опровергнуть одну из них предпринимались исследователями неоднократно. Так, И.М. Ивакин относил все трудные для объяснения и противоречащие его датировке памятника места в «Поучении» к ошибкам и опискам позднейшего переписчика, а именно Лаврентия. Характерен пример с выражением «и се ныне иду Ростову», на которое обратил особое внимание М.П. Погодин. И.М. Ивакин рассматривал сохранившееся чтение как ошибку вместо якобы читавшегося в оригинале: «и-Смолиньска (из Смоленска. — А.К.) идохъ (с заменой настоящего времени на прошедшее! — А.К.) Ростову». Однако палеографически такое исправление (а точнее, целый ряд исправлений) выглядит совершенно необоснованным. В своём классическом пособии по древнерусской текстологии Д.С. Лихачёв привёл критерии, по которым могут быть приняты те или иные конъектуры (исправления в тексте), предложенные исследователями: «Текст без этих конъектур непонятен, с конъектурами он вполне ясен. Конъектуры не потребовали больших изменений в тексте. Палеографически они... обоснованы, при этом может быть объяснено, почему именно произошли искажения текста...» (133. С. 167). Ни одному из этих требований конъектура, предложенная Ивакиным, не отвечает; сама необходимость её появления вызвана исключительно желанием обосновать определённую датировку памятника, которой читающаяся в тексте фраза противоречит. Об этом приходится говорить столь подробно потому, что конъектура И.М. Ивакина (как и целый ряд других предложенных им исправлений, также недостаточно обоснованных текстологически) была принята последующими исследователями и издателями «Поучения», в том числе А.С. Орловым, тем же Д.С. Лихачёвым и О.В. Твороговым (150. С. 146; 43. С. 104; 6. С. 468; в последнем издании даже не обозначено курсивом исправление «идох» вместо читающегося в оригинале «иду»)
[467].
Что же касается рассказа о встрече Мономаха с послами от «братьи», то и здесь Ивакин видит порчу текста, предполагая пропуск в оригинале целого листа.
Но если не вносить в текст насильственной и не вынужденной правки, то становится очевидным, что какая-то одна, непротиворечивая датировка «Поучения» Владимира Мономаха попросту невозможна. Д.С. Лихачёв, принявший, как мы только что отметили, поправки И.М. Ивакина, решил этот вопрос следующим образом. Сохранившееся в Лаврентьевской летописи «Поучение» Владимира Мономаха, по его мнению, первоначально состояло из трёх отдельных самостоятельных произведений: собственно «Поучения», «Летописи» жизни Мономаха (или «Автобиографии») и письма Мономаха князю Олегу Святославичу; впоследствии все три сочинения были соединены самим князем. Первое из этих сочинений — собственно «Поучение» — было написано в 1099 году (в связи со встречей с «послами», предложившими князю поход против Ростиславичей) и впоследствии, в более пожилом возрасте, было переработано самим Мономахом; второе — «Автобиография» — создано в 1117 году; третье — письмо Олегу — в 1096-м (131. С. 98—102). Но если относительно самостоятельного характера письма Владимира Мономаха князю Олегу Святославичу никаких сомнений быть не может, то разделение собственно «Поучения» и «Автобиографии» кажется искусственным и совершенно излишним.
В самом деле, главная идея и первой, основной, части «Поучения», и рассказа Мономаха о своей жизни совпадает: на собственном примере князь показывает торжество главных христианских добродетелей — смирения, страха Божия, трудолюбия и т.д. Вывод, который он делает из сказанного о совершённых им военных походах и подвигах на охоте, полностью подтверждает то, о чём князь так убедительно писал в основной части своего «Поучения». Более того, совпадают и многие обороты: и в начале, и в конце памятника князь обращается не только к детям своим, но и к «инъ кто прочеть»; и там, и там именует свой труд «грамотицей».
Итак, «Поучение» Владимира Мономаха (разумеется, без его письма Олегу) представляет собой единое произведение. Единое по жанру, но единое ли по времени работы над ним? Мысль о том, что князь возвращался к «Поучению» и дорабатывал его, высказанная ещё М.П. Погодиным и Н.В. Шляковым и поддержанная Д.С. Лихачёвым, выглядит весьма плодотворной. Более того, неоднократное обращение князя к этому программному для него произведению кажется даже обязательным. «Поучение» Мономаха обращено к его сыновьям. Но у князя было несколько сыновей, причём от разных жён, и, как показали последние исследования, разница в возрасте между сыновьями была внушительной
[468]. По мере взросления младших сыновей и наделения их уделами князь Владимир Всеволодович должен был наделить их и текстом своего «Поучения», а потому наличие по меньшей мере двух этапов в работе над этим памятником более чем вероятно.
Можно согласиться с основным выводом М.П. Погодина: Мономах, действительно, сам указал причину, заставившую его взяться за перо («усретоша бо мя слы от братья моея на Волзе...»); по всей вероятности, именно на этом пути («и се ныне иду Ростову»)
[469] он и начал работу над «Поучением». Очень показательно, что, подробно рассказав о своём черниговском и переяславском княжении, Мономах ни словом не обмолвился о княжении в Киеве. Это однозначно свидетельствует о том, что «Поучение», в основной своей части, написано до вступления Мономаха на киевский престол, то есть до мая 1113 года.
