Однако в глубине души Ино была тщеславной, безжалостной и жестокой. Она с первого же взгляда невзлюбила приемных детей Фрикса и Геллу и решила убрать их со своего пути. От Афаманта она родила сыновей ЛЕАРХА и МЕЛИКЕРТА и вознамерилась сделать так, чтобы, когда Афаманта не станет, Беотией правили они, а не Фрикс с Геллой. Архетипическая злая мачеха, какая проникнет в мифы, легенды и сказки на многие грядущие века, Ино взялась воплощать устрашающе коварный и сложный замысел уничтожения близнецов.
Первым делом она подговорила женщин Беотии испортить посевное зерно в амбарах и сараях – обжечь его, чтобы, когда их мужья засеют поля, ничего не взошло. Как она и надеялась, на будущий год урожая не случилось, и царству грозил голод.
– Давай пошлем гонца в Дельфы, дорогой супруг, – сказала Ино Афаманту, – и выясним, почему эта беда постигла нас и что нам поделать, чтобы все исправить.
– До чего же мудра ты, дорогая супруга, – отозвался влюбленный в нее по уши Афамант.
Но гонцы, засланные в Дельфы, были подкупленными ставленниками Ино, а слова, которые они принесли якобы от оракула, были царицыны и ничьи больше.
– Владыка царь, – провозгласил старший гонец, развертывая свиток пергамента, – услышь слова Аполлона Дельфийского. «Дабы умилостивить богов за грехи города и за тщеславие граждан его, следует пожертвовать сына твоего Фрикса».
Услыхав это, Афамант взвыл от отчаяния. Слишком уж расстроился он, чтобы его внимание привлекли нехарактерная прямота и однозначность пророчества оракула, знаменитого речами темными и двусмысленными.
Тут выступил юный царевич Фрикс.
– Если моя жизнь спасет жизни других, отец, – произнес он ясным, спокойным голосом, – я счастливо взойду на жертвенный алтарь.
Мать его Нефела услышала это с вышины своего облачного дворца и приготовилась встрять.
Фрикс, высоко держа голову, дал отвести себя к громадному жертвенному камню, что простоял посреди города не одно поколение. Жертвоприношения людей, особенно юных, ныне считались варварством, неприятным наследием былых времен, когда боги и люди были жестокосерднее. Но богам и людям не растерять жестокости, а потому камень остался – на всякий случай.
Царский стражник влез на высокую крышу и принялся бить в барабан. Если уж юнцу предстоит умереть, пусть будет славное зрелище. Женщины Беотии прижали клоки льна к глазам и впечатляюще изобразили плач. Дети, ни разу еще не удостоенные чести наблюдать подобное ритуальное убийство, перли вперед, чтобы лучше видеть.
Афамант выл и бил себя в грудь, но голод претил горожанам. Слова оракула были ясны, требовалась жертва.
Верховный жрец, облаченный во все белое, выступил вперед, в руке – обрядовый нож из сверкающего серебра.
– Кто приносит это дитя в жертву Владыке Зевсу?
– Никто, никто! – рыдал Афамант.
– Я отдаюсь сам! – твердо произнес Фрикс.
Голос подала юная Гелла, не выпускавшая руку брата с того самого мига, как отважный Фрикс вызвался принести себя в жертву:
– Я умру вместе с братом!
Ино едва не обняла себя саму. «Вот правда, это даже лучше, чем я смела надеяться!» – подумала она.
– Нет! – вскричал Афамант.
Сильные руки взяли обоих детей и уложили на жертвенный камень.
Жрец занес нож и приготовился ударить, но тут с небес раздался голос:
– На спину к нему, Фрикс! Скорее, Гелла! Держитесь крепче!
С облаков слетел Золотой баран. Он приземлился на камень перед Фриксом и Геллой, те, повинуясь приказу матери, вцепились в густую шерсть и прижались к спине зверя. Они взмыли в воздух прежде, чем жрец, стражники, Ино или кто угодно еще успел вмешаться
[141].
Фрикс и Гелла держались за золотую шерсть, а баран мчал на восток над узким проливом, что отделяет Европу от Азии. Тут из-за порыва ветра и внезапного резкого поворота в полете Гелла соскользнула с бараньей спины. Тщетно Фрикс кричал, пытаясь прервать ее падение. Он с ужасом смотрел вниз и видел, как его сестра камнем падает в воды пролива, который греки в ее честь назвали Геллеспонтом, или морем Геллы
[142]. Безутешный Фрикс лил горючие слезы в шерсть Золотого барана, а тот все летел на восток, к Пропонтиде, или Мраморному морю, и дальше, над Босфором, пока не увидели они сверкавшие воды громадного внутреннего моря, которое мы ныне зовем Черным, но для греков оно обозначало внешние пределы всего цивилизованного и греческого. Вдали от берегов этого моря жили чужаки, варвары и безумные обитатели восточного края света, а потому Черное море называлось Неприветливым морем, Зловредным морем, морем Вражды
[143]. Пролетая мимо Кавказских гор, Фрикс разглядел фигуру нагого, опаленного солнцем Прометея, простертым прикованного к скале. Над скалой пронеслась тень орла. Фрикс знал, что орел направляется пировать Прометеевой печенью, – эту муку титан претерпевал ежедневно
[144].
На восточных берегах Черного моря располагалось некое довольно богатое и немаленькое царство. Это царство, которые ныне мы бы назвали областью на территории Республики Грузия, было известно в ту пору как Колхида. Правил ею царь ЭЭТ, сын титана-Солнца Гелиоса и океаниды ПЕРСЕИДЫ. Он правил Колхидой из столицы царства, города Эя.
Может, Ээта и поразило, что перед его дворцом опустился с небес Золотой баран, а с его спины сошел юноша, но царь был слишком осторожен и прозорлив, чтобы это показывать. Памятуя о законах гостеприимства, он пригласил Фрикса отобедать. Фрикс, благодарный за такую честь, пожертвовал барана Зевсу и преподнес Ээту баранью золотую шкуру. Может показаться, что жестоко это по отношению к милому и услужливому животному, однако вместе со смертью удостоился этот баран и высочайшей милости: Зевс, ублаженный жертвой, вознес благородного зверя к звездам – так возникло созвездие Овна, барана.
