Изабелла перевела эти слова для Маурер, а та ответила, что она, мол, и сама в этом уверена, более того, она это знает.
– И что же ты знаешь?
Никто и не заметил, как открылась дверь и на пороге показался в своей коричневой куртке и коричневой фетровой шляпе, с папочкой в руках, Конрад Майер.
Закрыв за собой дверь, он обвел взглядом присутствующих:
– Вот где вы все. – Затем обратился к Веронике: – А вы – жена Марселя?
Перевод не понадобился, Вероника кивнула.
– Марсель мертвый? Dead man?
– Поверьте же в это наконец. – С этими словами Изабелла поднялась и встала ближе к Веронике.
– Да уж придется. Это он, нет? – Майер показал на фотографию рядом с тумбочкой.
– Да, это он, – ответила Изабелла.
– Здесь найдется для меня стул?
Он хотел было сесть рядом с тетей, но та, вспылив, одернула его:
– Нет! Ты будешь стоять!
– Ого, разве так обращаются с гостями, которые пришли узнать, как дела?
– А ты не гость, Конрад. Ты – обвиняемый.
– Закрой рот!
– Я слишком долго держала его закрытым.
– Ну, тогда я уж лучше пойду.
Майер повернулся, но дверь загородила Зара:
– Мы хотим знать, что скажет госпожа Маурер.
Майер положил свою папочку, поискал глазами, куда бы ему все-таки сесть, подошел к окну и прислонился к подоконнику.
– Твой отец был несдержанным человеком, Конрад, и мы все это знали. В то воскресенье он шел первым, останавливался, ждал вас и ругался, что вы лентяи и надо идти быстрее. И тогда ты ударил его кулаком в лицо, а он упал и оказался за краем тропинки, Марсель попытался удержать его, схватил за ногу, но вынужден был отпустить. Ты грозил ему, что убьешь, если он хоть кому-то проболтается, вот он и молчал, даже в полиции. К тому же он знал, что приемышу никто не поверит.
– А тебе откуда все это известно?
– Марсель сам рассказал мне, когда я приехала навестить его в интернат, и я верю, что он не солгал. Но Матильде я об этом не говорила – не хотела, чтобы она знала: ее сын – убийца собственного отца.
– Но у тебя нет свидетелей!
– Да, нет ни одного, кроме тебя.
– И что теперь? Чего ты хочешь?
– Хочу, чтобы жена Марселя знала правду. Больше ничего.
– Разве я обидел тебя чем-то?
– Да! – вскричала Зара. – Вот именно! Вы хотели убрать с дороги того человека, который знает правду. – Она схватила папочку Майера, открыла и продемонстрировала всем остальным куклу с иголками в голове и в сердце. – Я уже видела ее у вас дома. Госпожа Маурер, разве вы не жаловались на головную боль? Мы немедленно с этим покончим! – И с этими словами Зара вытащила одну иголку из головы куклы, другую из сердца.
– Куклу сюда, немедленно!
– Нет, я ее сохраню. Для отворота, если вы еще раз задумаете навести порчу. Знаете ли, негритянке такое удается лучше, чем какому-то зомби из Устера. Вот ваша папка. Тяжкие преступления через двадцать лет теряют силу за давностью. По-моему, вы можете идти. – С этими словами Зара распахнула перед ним дверь.
Майер недоверчиво обвел глазами всех поочередно и сделал шаг к двери.
Но к нему подошла Изабелла, коснулась его руки и сказала:
– Господин Майер, а вы не хотели бы попросить прощения?
– Что вы имеете в виду? У кого?
– Может быть, у жены Марселя?
– А ей-то что от этого?
И вдруг Майер совершил нечто невероятное.
Он подошел к тумбочке, взял фотографию Мартена, посмотрел на нее долгим взглядом и проговорил:
– Мне очень жаль, Марсель. Страдали мы все.
После чего он, не оборачиваясь, вышел из палаты В-17, и, пока его шаги еще раздавались в коридоре, все хранили полную тишину.
Тишину прервала старуха Маурер:
– Сестра Изабелла, а ведь голова у меня больше не болит.
24
– Моя бесконечная благодарность!
Вероника, стоя перед паспортным контролем в аэропорту, обняла Изабеллу. Что она бы делала без нее? Сумочку она повесила через плечо, урну с пеплом Мартена поставила рядом на пол.
Изабелла ответила, что рада была помочь.
Хотя это не совсем правда: это был ее долг, сами события не оставляли ей выбора. Вчера она побывала и в похоронном бюро, еще одна трудная минута для Вероники.
Вечером Вероника пригласила ее в мексиканский ресторан на Рыночной площади, там веселая молоденькая официантка терпеливо объясняла им разницу между фахитос и бурритос.
Вместе они попытались восстановить по часам все, что происходило между прибытием Мартена и его смертью, и у них получилось следующее.
Мартен около обеда приземлился в аэропорту Цюрих-Клотен и купил на рекламном стенде одного провайдера дешевенький телефон вместе с зарядным устройством и предоплаченной СИМ-картой. Кстати, этот же стенд они обе увидели, когда шли к регистрации, рекламная акция продолжалась. Зарядник нашли среди его вещей в отеле, но Вероника приняла его за канадский.
Вероятно, он после того отдохнул немного, а уж потом взял такси до дома престарелых, так как сиделка рассказала, что гость приходил к пациентке Маурер днем, ближе к вечеру, она прекрасно помнит этого благообразного господина. Вспомнила она и еще кое-что: выйдя из палаты, он справился об Изабелле, а узнав, что та после больницы сразу уезжает в отпуск и вернется только через две недели, на всякий случай взял ее адрес. Сказал, что он по поручению госпожи Маурер передаст ей подарок.
Тете он привез печенье с кленовым сиропом, оставил ей свою фотографию в капитанской форме, а также номер швейцарского мобильного телефона.
На другое утро он, видимо, пошел к дому Изабеллы, увидел, как открывается дверь подъезда, и, предполагая, что это она и есть, отправился следом и, видимо, как-то нацарапал свою просьбу на листочке – на случай, если не удастся объясниться лично. Сам листок, вырванный из его канадского блокнота, Вероника тотчас узнала, номер Мартен записал еще дома, а просьбу добавил потом – может, действительно и на пути от ее дома – и позже сунул записку во внешний карман ее чемодана прямо на лестнице. Изабелла помнит, как она, поднимаясь, смотрела на табло отправления поездов от четвертой платформы.
Теперь им стало ясно и то, отчего Мартен беспокоился о своей тетушке. Та знала всю правду про несчастный случай в горах, и, если бы на похоронах дошло до стычки между ним и братьями, она поручилась бы за него. Должно быть, именно об этом шел у них разговор в воскресенье. Зная, сколь коварен Конрад Майер, он боялся за Эльзу Маурер.
