– Я вчера побывала у него дома. I was in his house yesterday.
Изабелла с Вероникой опять отложили вилки.
Собственно говоря, Зара только хотела проверить, хорошо ли мать себя чувствует и прав ли Джо, утверждая, что магия вуду направлена не на нее, она совсем не собиралась делиться с ними субботними приключениями. Но вдруг стала рассказывать, как она пробралась к Майерам, да тут же предъявила фотографию из их ванной комнаты.
– Ах, вот почему ты спросила про головную боль и сердце! – догадалась Изабелла.
– Да, только знахарь уверен, что это к тебе не относится. Я ему показывала твой портрет.
– Знахарь?! – Изабелла решила было, что ослышалась.
А Зара кусала губы. Ведь и этот эпизод она собиралась утаить, но уж теперь рассказала в подробностях, признавшись, что все равно продолжала беспокоиться об Изабелле и очень рада, что у той все в порядке.
В свою очередь, мать была растрогана желанием дочери ее защитить, но как не возразить против ее обращения к африканскому знахарю, да и вообще удивительно, что такое существует, вроде бы в наше время мы это искоренили.
Тут уж вилку отложила Зара:
– Кто это – мы? Мы в Цюрихе и Винтертуре? А разве не ты оказалась в постели с африканцем? Что ты думала при этом?
– Я просто его любила. Вот и все.
– А я? Я вот его не любила, потому что никогда не видела. Я – это недоразумение. Вообще-то врачу и медсестре, даже если они любят друг друга, полагается знать, как надо предохраняться.
– Зара, прошу тебя…
– Все мои предки обращались к знахарям! – И она, на миг закрыв глаза, вновь увидела перед собой блестящую фигурку из темного дерева и череду предков за нею. – Ты знаешь только цюрихскую Зару, а африканскую Зару не знаешь совсем!
Изабелла пришла в замешательство.
– А ты ее знаешь? – тихо спросила она.
– Я тоже не знаю, вот проклятие! – завопила Зара. – Но уж если хочу узнать, то давай без критики! Право на связь с семьей записано даже в военном международном праве!
Вероника встала из-за стола со словами, что ей лучше уйти к себе в комнату.
– No, stay here, – приказала Зара. И еще добавила: – You belong to the family!
[34]
Вероника все-таки колебалась, тогда Зара нашла такие слова:
– After all you are my aunt, don't you remember?
[35] – И внезапно разразилась смехом.
Волей-неволей Вероника тоже рассмеялась и села на место. Изабелла поинтересовалась, в чем дело, а Зара ей объяснила, что выдала себя в Устере за племянницу Вероники, да как хорошо, что она об этом вспомнила, ведь завтра им опять туда ехать.
Беседа вошла в спокойное русло, Вероника рассказала про гору Риги, да про море облаков, да про два акульих зуба. Изабелла радовалась, но чувство у нее было такое, будто произошло извержение вулкана. Да, выброс позади, но она приняла решение вести себя поосторожнее. Это действующий вулкан, в любую минуту извержение может начаться вновь.
21
– Значит, заявление о признании безвестно исчезнувшим было подано опекунским советом? – переспросила Зара у секретаря, проглядев страницу с приговором гражданского суда от 4 августа 1962 года.
Вместе с Вероникой они находились в приемной окружного суда в Устере, перед ними лежала открытая книга с подшитыми приговорами 1962 года – «свод», как выразилась секретарь суда.
Вообще-то она представилась как заместительница секретаря суда и действительно была очень молоденькая, могла бы работать ассистенткой на юридическом факультете. Она подтвердила, что тому самому безвестно пропавшему человеку на момент исчезновения было семнадцать лет, то есть, скорее всего, он находился под опекой, и в интересах официального окончания опекунства и попечительства, каковое на деле никогда не осуществлялось, и составили это заявление.
Родственников он, по всей видимости, не имел.
Зара и Вероника явились сюда уже в девять утра, и между тем, как им подтвердили, что они могут просмотреть документы, и тем, как они их действительно просмотрели в этой приемной, прошло на удивление мало времени.
– А где же документы самого разбирательства, приведшего к данному решению? – спросила Зара.
За ними следует обратиться в Государственный архив в Цюрихе, здесь собраны только приговоры, да и те перейдут туда уже в конце года, по истечении пятидесятилетнего срока.
– Но в архиве мы можем их просмотреть, не так ли?
– Это вряд ли, – прозвучало в ответ, – срок для доступа к судебным делам обычно составляет восемьдесят лет или же не менее тридцати лет со дня смерти искомого лица.
Зара была поражена:
– Как? Это касается и вдовы искомого лица?
– Именно так, – сообщила секретарь суда, – ведь в протоколах могут обсуждаться такие факты, которые умерший не хотел раскрывать своей жене.
Зара перевела это сообщение Веронике, от себя добавив, что считает подобные строгости преувеличенными и в некотором смысле foolish – дурацкими, да и вообще они ничего нового не узнали, кроме того, что Марсель имел официальных опекунов.
Вероника надеялась узнать больше в отделе социального обеспечения.
И действительно, в отделе социального обеспечения они узнали больше, однако совсем не то, на что рассчитывали.
А именно: сотрудница Штели, которая столь неохотно обещала им навести справки, сообщила, что в процессе обычных поисков соответствующих дел найти ей ничего не удалось. В этом нет ничего удивительного, поскольку для документов старше пятидесяти лет не существует обязательного срока хранения, обычно сохраняют пять – десять дел из каждого года – в качестве образцов тогдашнего делопроизводства.
Короче, она принялась искать в углу, где собраны в коробках дела, по разным причинам незавершенные или содержащие какую-нибудь загадку – в шутку именуемые «Нераскрытые Икс-Игрек», в честь знаменитой телепередачи, – и вот именно там под именем Висброд Марсель она наткнулась на папку, где есть кое-какие свидетельства.
Важнейшая из записей гласит: материалы исчезли в конце мая 1957 года.
Интернат Уитикон, где он являлся воспитанником, сообщил тогда, что Висброду удалось сбежать, отчего и появилась такая запись: «Побег из исправительного заведения – 28 мая 1957 года. Документы исчезли – 31 мая 1957 года». А далее с вопросительным знаком: «Возм. хищение / кража Висбродом?»
Сохранилось только заявление о признании безвестно отсутствующим, оно подписано тогдашним представителем опекунского совета по имени А. Бауман, а также само свидетельство этого признания, датированное 4 августа 1962 года.
