Необычные детали в этой легенде заставили меня задуматься, не стоят ли за сказками навахо какие-то реальные истории, которые просто исказились при передаче из поколения в поколение. Как игра в «сломанный телефон»: каждый шепчет соседу на ухо какое-то слово, и так оно проходит полный круг. Если игроков достаточно много, то в итоге слово может измениться до неузнаваемости. Я спросила у Сэмюэля, что он думает о моей теории.
– Скорее всего, что-то из этого основано на реальных событиях, – согласился тот. – У нас не было письменности, так что невозможно было точно зафиксировать все эти истории. Но теперь наши легенды и история задокументированы. Так что у насильственного привлечения к образованию есть свои плюсы. Новое поколение навахо говорит и пишет по-английски и может хотя бы таким образом сохранить свою культуру. Но думаю, что некоторые легенды все же не имели никакого отношения к действительности. По крайней мере, не напрямую. Многие истории были придуманы, чтобы научить детей правильно жить и вести себя. У навахо ведь не было никакой Библии с любящим Спасителем, который подарил людям искупление и вечную жизнь. Пожалуй, многие легенды придуманы, чтобы объяснить непонятные человеку явления, в том числе откуда он сам взялся и зачем. Древним навахо хотелось знать ответы на те же вопросы, что и нам: «Кто я? Почему я здесь?»
Я обдумала слова Сэмюэля и вспомнила, как сама обращалась к Господу с отчаянными вопросами после гибели Кейси. До того как он умер, я не сомневалась в том, что во всем есть замысел Божий. Я не задумывалась о том, кто я такая и зачем я здесь, пока не разучилась смотреть на мир с радостью и предвкушением, пока не потеряла смысл идти вперед. Именно тогда мне особенно нужны были ответы на эти вопросы, но я нашла смысл жизни лишь в одном: во мне нуждался отец. Потом моя помощь потребовалась Соне, а затем я нашла утешение в служении близким, и все это помогло мне продержаться… до этого момента. Теперь меня снова мучили вопросы.
* * *
Мы въехали в Леван примерно в половине седьмого. Мне нужно было отдохнуть и помыться, но я очень не хотела расставаться с Сэмюэлем. Я предложила встретиться через час и поужинать у меня дома, чтобы мы оба успели немного освежиться после трех дней, проведенных в поле, где приходилось мыться при помощи ведра и полотенца.
Я обняла и чмокнула обрадовавшегося мне пса и ввалилась в ванную, не глядя в зеркало, решив, что мне лучше ничего не знать о своем внешнем виде. Я намылилась, оттерла всю грязь мочалкой, намазалась кремом и вышла из душа почти как новенькая. Вещи, которые были со мной эти пять дней, отправились в корзину для стирки, а я натянула юбку и легкий розовый топик и впервые за пять дней с удовольствием накрасилась перед нормальным зеркалом. Моя переносица немного обгорела на солнце, а на щеках высыпали новые веснушки, но макияж придал мне более свежий вид, а лежащие на плечах волосы мерцали золотыми бликами.
Я поставила вариться пасту и разморозила колбаски, которые затем обжарила и приправила томатным соусом, заготовленным несколько недель назад. Пожалуй, достаточно для простого ужина. Потом я выскочила в огород, вдруг решив, что мне необходим салат из свежих овощей. Я как раз успела наполнить корзинку, когда из-за дома неожиданно появился Сэмюэль. Мое сердце выполнило несколько акробатических этюдов подряд, и я с трудом взяла себя в руки. Всего час прошел, а я уже безумно соскучилась. Как так? Его черные волосы блестели, а смуглая кожа сияла. Сэмюэль улыбнулся, и у меня внутри все перевернулось, а колени едва не подогнулись. Я поджала пальцы босых стоп, сминая комья прохладной земли под ногами, и ответила Сэмюэлю улыбкой, не двигаясь с места.
Он остановился прямо передо мной, забрал из моих рук корзину, поставил ее на землю и обнял меня. От него чудесно пахло: можжевельником, мылом «Айвори» и искушением. Мои веки задрожали и опустились, а губы Сэмюэля встретились с моими. Так мы провели несколько долгих минут.
– Я скучал, – выдохнул он.
Я лениво приоткрыла глаза. Лицо Сэмюэля выражало смесь печали и смущения. Он еще раз коснулся моих жадных губ, а потом наклонился, поднял корзинку, обнял меня свободной рукой за талию, и мы пошли к дому.
Мы поужинали. Яззи улегся спать у наших ног. Издалека доносилось жужжание газонокосилки. Из гостиной лились приглушенные звуки Бетховена. Я увлеклась музыкой и едой и не сразу заметила, что Сэмюэль отложил приборы и внимательно слушает.
Я посмотрела на него, дожидаясь объяснений.
– Как это называется?
– Пьеса?
– Нет, не пьеса. Музыкальный термин. Ты когда-то мне объясняла. Я просто слушал и заметил, что эта музыка все время возвращается к одному звуку. Как он называется?
– Ты про тонику? – удивленно спросила я.
– Да, по-моему, так ты ее называла.
– У тебя развился острый слух. Ты слышишь тонику, даже когда она не звучит. В этой пьесе она не так заметна, как в некоторых.
– Объясни-ка мне еще раз, – попросил он с сосредоточенным выражением лица.
– Ну… тоника – это первая ступень тонального ряда. Она служит опорой для всех остальных нот, которые тяготеют к ней. Если у мелодии сильная тоническая основа, можно тянуть тонику во время звучания музыки, и она будет сливаться с каждой нотой или аккордом.
– Точно. Теперь я вспомнил.
Сэмюэль как будто всерьез задумался над теорией музыки. Я время от времени бросала взгляд на его нахмуренное лицо.
Я освободила тарелки, мы вместе помыли и вытерли посуду. Тем временем Тринадцатый струнный квартет Бетховена, игравший у нас за спиной, почти закончился. Пока я убирала последние тарелки в шкаф, Сэмюэль подошел к проигрывателю в гостиной и выключил его, а затем сел за фортепиано и открыл клавиатуру.
– Я так давно не слушал твою игру, Джози. Сыграешь для меня сегодня?
Его голос прозвучал одновременно мечтательно и печально, а пальцы скользнули вдоль клавиш.
– Не знаю. Ты так и не спел мне «Ирландский плач», – шутливо напомнила я о нашем уговоре на Беррастонском пруду.
– М-м, верно. Мы договорились. Ладно… я расскажу тебе «Ирландский плач». Петь не стану. Но сперва ты должна мне кое-что пообещать.
Я выжидающе посмотрела на него.
– Ты должна пообещать, что не сбежишь.
Сэмюэль поднялся со скамейки, выпрямился и взглянул на меня сверху вниз.
– Я не хочу, чтобы эти стихи тебя смутили. Это песня о двух возлюбленных. Она может тебя отпугнуть, и ты сбежишь. Или влюбишься в меня.
Я покраснела и фыркнула, как будто сочла его предположение нелепым.
– Значит, мне нельзя убегать, но влюбляться можно?
– При одном условии, – спокойно ответил он.
– Каком?
– Что ты не убежишь.
– Ты говоришь загадками.
Сэмюэль пожал плечами.
– Так мы договорились?
– Договорились.
