Я не нашлась с ответом, поэтому просто промолчала. Я понимала, что Сэмюэль говорит правду, но порой чувство вины неплохо отвлекало от горя. За прошедшие годы горе постепенно растворилось, однако чувство вины осталось.
Мы въехали в Нефи. Может, Сэмюэль везет меня в семейный ресторан Микельсона? Там вкусно кормили, к тому же это заведение располагалось на краю города возле съезда с шоссе и привлекало как местных жителей, так и тех, кто здесь проездом. Не встретим ли мы там каких-нибудь моих знакомых? Не захотят ли они подойти и познакомиться с Сэмюэлем, делая вид, что им не все равно, как у меня дела? Я ненавидела пустые вежливые разговоры и по возможности избегала встреч в магазинах и других общественных местах, потому что не хотела придумывать, о чем бы поговорить. Я любила людей, меня заботило их благополучие, я предпочитала никого не обижать, но болтать ни о чем по телефону или поддерживать разговор из вежливости – нет уж, увольте. Мы приблизились к ресторану, но Сэмюэль не остановил машину. Я вздохнула с облегчением и снова задалась вопросом о том, куда мы все-таки едем.
– Дедушка рассказал мне любопытную историю про один местный пруд. Я подумал, что можно съездить на пикник. Еду собрала бабушка Нетти, значит, там наверняка что-то вкусное.
– Беррастонский пруд?
– Он самый.
Мою голову переполнили мысли о Кейси. Они с друзьями очень любили прыгать в воду с огромного дерева. Некоторые ветви тянулись прямо над водой. Кто-то из ребят построил шаткую платформу на дереве. Она была совсем небольшая. Удивительно, что никто еще не погиб на этом пруду. Меня так и не уговорили забраться на дерево. Я была слишком разумной девочкой. Поэтому я сидела на берегу и с замиранием сердца следила за тем, как ребята забирались на верхние ветки, ловили равновесие на крошечной платформе и спрыгивали в воду с воплями страха и восторга.
Мы поехали по старому шоссе, ведущему в Мону, а потом свернули на запад, на дорогу, искореженную глубокими колеями и следами колес. Поскольку учеба в школе уже началась, кемпинг пустовал, а на пруду не было ни людей, ни лодок. Ветра тоже не было, и предзакатное солнце наполняло спокойную воду сиянием, окрашивая ее в янтарный цвет. По краям пруда прятались черные как смоль тени. В последний раз я была на Беррастонском пруду еще до гибели Кейси, однако возвращение сюда не вызвало у меня приступа меланхолии. Это было место игр и веселья, и, если не считать того, что здесь мы с Кейси впервые поцеловались, оно не вызывало у меня особой ностальгии.
Взглянув на пруд, я вдруг поняла, как здесь красиво. Тихий, опустевший, он словно расцвел в уединении. Мы проехали по неровной дороге до развилки и продолжили двигаться вверх по берегу пруда.
– Где самое лучшее место? – обратился ко мне Сэмюэль.
Беррастонский пруд на самом деле представлял собой систему прудов: от основного водоема в разные стороны расходились водоемы поменьше.
– Продолжай ехать вдоль берега, пока не доберемся до дальнего края большого пруда.
В некоторых местах деревья росли густо, в других реже. С моими указаниями мы добрались до знаменитого дерева над водой. Сэмюэль свернул с пыльной дороги, захватил с собой колючее покрывало и корзинку, а я тем временем вышла из машины и направилась к небольшой полянке на берегу.
Тишину нарушали только сверчки, которые уже готовились начать свою вечернюю симфонию, и время от времени комариный звон. Я никогда не видела, чтобы на Беррастонском пруду было так пусто. Разумеется, так он мне нравился гораздо больше. Сэмюэль расстелил покрывало. Усевшись, мы долго смотрели, как вода облизывает на берегу камни, усыпанные мелкими веточками.
– Так что за историю тебе рассказал дедушка? – Я улеглась на одеяла и подперла голову рукой, глядя на Сэмюэля.
– Ну, она, в общем-то, не про пруд. Скорее про сам город. Я ни разу не ездил в Мону, пока жил здесь. Как-то повода не было. Я решил узнать у деда, где можно найти хорошее место для рыбалки, и он назвал этот пруд, тогда я спросил про город. Он рассказал, что певец Берл Айвз однажды угодил в тюрьму в Моне. Деда тогда еще не было, но его очень забавляет эта история.
– Я никогда об этом не слышала!
– Это случилось в сороковых годах. Берл Айвз путешествовал по стране с концертами, и городским властям не понравилась одна песня. Они сочли ее непристойной и посадили его в тюрьму.
– Что за песня? – хихикнула я.
– Она называется «Мутная роса». Дед мне ее спел.
– Ну-ка, послушаем! – потребовала я.
– Она слишком пошлая. – Сэмюэль нахмурился, однако в его глазах блеснули искорки смеха. – Ладно, уговорила, – вздохнул он, хотя я его вовсе не уговаривала. Мы оба засмеялись. Потом Сэмюэль откашлялся и начал петь с легким ирландским акцентом. Это была песня о холостяке, который живет один и согрешил лишь в том, что стремился уберечь юную деву от мутной росы.
Однажды поздно ввечеру
Улегся я в кровать,
Но вдруг ко мне пришла она
И принялась рыдать.
Рыдала, вздыхала, потом сказала:
«Ах, милый мой, как мне быть?»
Пришлось ее под своим одеялом
От мутной росы укрыть.
– Кошмар! – рассмеялась я, прикрывая рот ладонью. – Сажать в тюрьму за такое – это, конечно, слишком, песня смешная.
– Морские пехотинцы – самые пошлые и грубые на свете любители похабных историй. Поверь мне, эта песня вообще не пошлая. Мне доводилось петь гораздо более непристойные куплеты. Я старательно хранил добродетель и целомудрие, и сослуживцы до сих пор называют меня Проповедником, однако за все эти годы меня успели порядком развратить, – сообщил Сэмюэль, поигрывая бровями.
– А мне даже понравилась эта песня… – задумчиво произнесла я полушутя. – Спой что-нибудь еще, только без ирландского акцента.
– Без акцента? Но в этом же весь сок! – Сэмюэль криво усмехнулся. – У одного моего сослуживца мама была родом из Ирландии. Он умел говорить с настоящим ирландским акцентом и пел так, что заслушаешься. Когда он запевал «Малыша Денни», все плакали. Все эти суровые, безжалостные морпехи ревели, как младенцы. И еще он пел одну песню под названием «Ирландский плач». Я ее обожал и даже выучил наизусть. Кстати, она мне сразу вспомнилась, когда я встретил тебя под дождем две недели назад.
Сэмюэль уже не улыбался, его взгляд сосредоточился на моем лице. Я не поспевала за его частыми сменами настроения. Минуту назад он пел пошленькую песенку, карикатурно изображая ирландский акцент, а теперь напряженно вглядывался в мои глаза.
Я обратила на него ответный взгляд, надеясь выиграть в гляделки, однако через несколько секунд сдалась.
– Так ты не споешь мне «Ирландский плач»?
– Пока не знаю.
– В каком смысле?
– Это зависит от того, сыграешь ли ты для меня, когда я отвезу тебя домой.
