Айлин прикусила губу. Говорить не хотелось, но магистр Роверстан смотрел с таким искренним интересом! И, кажется, действительно не злился. То есть совершенно точно не злился, раз поклялся Странником! Всем известно, что Странник следит за теми, кто призывает его в свидетели, и, нарушив эту клятву, можно на всю жизнь потерять удачу.
– А… я боюсь змей, – призналась она, снова уставившись в землю.
Магистр закашлялся.
– Змей?
Айлин виновато кивнула.
– Вчера, перед тем как стакан взорвался, я увидела змею… извините, милорд.
Змея была огромной, белой, жуткой и совершенно отвратительной, особенно когда поднялась на хвосте, став почти ростом с Айлин, раздула капюшон и оскалилась. Айлин и ударила, не ждать же, когда она бросится? И выставила себя на посмешище. И магистра Роверстана – тоже.
– О… – задумчиво прищурился разумник. – Как любопытно… Позвольте?
Айлин недоуменно взглянула на магистра, удивляясь, что именно она должна позволить? Разумник же пристально вгляделся в ее глаза.
– Как любопытно, – повторил он через мгновение. – Змеи – символ нашего факультета, но обычно вместо них видят искры или туман… Впервые вижу, чтобы магию разума воспринимали именно таким образом.
– Магию разума? – растерялась Айлин, и магистр кивнул.
– Весьма… неудобное восприятие. Но не расстраивайтесь, милое дитя, юной девице бояться змей вовсе не постыдно.
И он ободряюще погладил ее по плечу, чуть задержав на нем ладонь.
Айлин смутилась: у них дома такое было не принято. Перед тетушками и другими гостями следовало присесть в реверансе, отцу и матушке – поцеловать руку, и иногда, когда отец был в хорошем настроении, он в ответ целовал их с Артуром в лоб. Матушкины поцелуи доставались только Артуру, и Айлин давно не обижалась на это, она ведь и правда не заслуживала их своим поведением.
Разве что тетушка Элоиза всегда вела себя как вздумается и каждый раз при встрече обнимала Айлин, целовала в щеки, а иногда даже сама заплетала ей волосы. Но то – тетушка Элоиза, а магистр… это же совершенно другое дело! Это… это… неправильно это!
– Уважаемый коллега, будьте любезны убрать руку, – лязгнуло откуда-то из-за спины. – Вы же видите, что юной леди неловко.
Айлин обдало жаром. Мэтр Бастельеро! Это же точно он, его голос! И, кажется, не на шутку разгневан. Наверное, на нее? Ох, вот потому матушка и сердилась на нее постоянно: леди ни в коем случае не должна попадать в неловкое положение! Неважно, что она этого не хотела, в любом нарушении этикета всегда виновата она, если позволила мужчине допустить хотя бы мысль, что с ней можно так себя вести!
Айлин поспешно отступила в сторону, искоса взглянув на мэтра Бастельеро. Тот стоял в паре шагов и разглядывал холодно и неприязненно, однако не Айлин, а почему-то магистра Роверстана. Черный мундир некроманта рядом с белоснежной мантией разумника вдруг показался зловещим, как воронье оперение. И птицы…
До этого они весело щебетали на деревьях, а тут разом смолкли, и отчетливо повеяло холодным ветерком, на котором старые липы зашептались совсем иначе, жутковато… И сразу же все прекратилось! Так быстро, что Айлин ошеломленно вздохнула – конечно же, ей показалось.
– Что вы… уважаемый коллега, – улыбнулся Роверстан, и улыбка эта показалась Айлин странной, как будто ненастоящей. – Отчего же неловко? Разве юная леди может подумать обо мне плохо?
Говорил он с мэтром Грегором, но смотрел на Айлин. Пристально, испытующе. И под этим взглядом Айлин смутилась совсем. Конечно, прикосновение было неподобающим! Но ведь магистр всего лишь хотел ее успокоить, сам же сказал. А еще он помог дедушке и даже не рассердился из-за мантии. И вообще – добрый и достойный человек! Что, если он оскорбится? Но все же…
«А что бы сказала тетушка Элоиза?» – задумалась Айлин. Почему-то тетушка всегда знала, что сказать в самых сложных разговорах, и теперь, стоило представить ее рядом, как ответ получился сам собой.
– Ни в коем случае, – улыбнулась Айлин и вежливо склонила голову. – Достоинства магистра Роверстана общеизвестны и неизменно восхищают всех адепток.
Со стороны мэтра Бастельеро послышался странный звук – словно мэтр поперхнулся. Айлин вскинула голову, бросила на некроманта опасливый взгляд – и с удивлением увидела, как тот сдерживает улыбку: уголки его губ подрагивали, крылья носа трепетали, а глаза, кажется, немного потеплели. А вот с лица магистра Роверстана улыбка словно стекла, и выглядел он почему-то обескураженным. Неужели она сказала что-то неприличное вместо учтивости? Вечно у нее так!
– Идите, Ревенгар, – сжалился над ней мэтр Бастельеро. – У вас вот-вот начнется лекция.
Глава 7. Скелеты тайные и не очень
Грегор вошел в аудиторию, испытывая странное чувство. Он не сразу понял его источник, а сообразив, весело удивился: никогда ему не думалось, что с преподавательской кафедры аудитория выглядит настолько иначе! Двенадцать пар глаз напряженно смотрели на него, и Грегор оглядел их, как свой штаб перед началом военного совета. «Ну, хоть что-то знакомое, – чуть растерянно подумал он. – Если аналогия верна полностью, то трое-четверо страдают пылкими порывами, которые придется сдерживать, еще парочка здесь лишь потому, что их вызвали, двое или трое намерены делать карьеру, еще один, как минимум, будет доносить своему покровителю о каждом моем слове. А то и два… И… ах, Баргот побери! Леди же.
Может быть, брать ее на курс было не такой уж хорошей идеей? Единственная девочка среди неполной дюжины юных разгильдяев! Пусть она и младше, но неизбежно начнется распускание хвоста, затем последуют петушиные бои, ахи-охи, интриги, записочки и букеты… и непременно дурацкие подвиги в честь прекрасной дамы. Хорошо, если не самоубийственные.»
И ведь обязательно последуют, что он, себя в этом возрасте не помнит, что ли?
Он еще раз глянул в огромные зеленые глазищи, взирающие на него в ответ с робким трепетным обожанием. Девчонка забилась в самый дальний угол последнего ряда и, хотя сидела, идеально выпрямившись, как и положено леди, но все равно была чуть выше плеча самому невысокому из адептов. И выглядела настолько юной, трогательной и невинной, что Грегор пообещал себе: «Устроят безобразие, жеребцы стоялые, – пожалеют».
Это была последняя посторонняя мысль, которую он себе позволил, а потом теплое дерево кафедры само нырнуло под его ладони, и в аудитории стало еще тише, словно это было возможно, а Грегора окатило знакомым азартом, требующим взять то, что происходит, в свои руки, свернуть и изогнуть, как надо, обладать, вести и править. Вот это ощущение он знал и любил с детства. Именно оно толкало пробовать старые заклятия, помеченные в книгах кроваво-алым: «Не применять! Опасно!» Оно вело в нападение, когда остальные умоляли отступить, заставляло бросить вызов троим вместо одного…
Иногда Грегор боялся этого требовательного чувства, но никогда не пожалел о том, что оно принесло в его жизнь. «Справлюсь», – подумал он со спокойной холодной уверенностью, словно иначе и быть не могло, усмехнулся уголком рта и бросил в напряженное гулкое безмолвие аудитории:
