На деревянной доске был натуральный морской натюрморт с камнями, ракушками и мхом, а посредине доминировало над всем чудище, с виду похожее на паука, но размером с кошку. Чудище блестело лаком (им же и пахло) и, растопырив клешни, смотрело на мир крохотными чёрными бусинками с видом «да лучше бы вы меня, блядь, съели».
– Вот, – гордо сказал Вова, – камчатский краб. Сам ловил. И это ещё маленький!
– Ты ж на северах служил вроде? – подозрительно прищурился дед Миша.
– Ну.
– Дык а как ты краба камчатского добыл? Свистишь, небось?
– Дед, ну слышишь, ну мало где они плавали! – вступилась мать.
– Не плавали, а ходили, ма. У нас, моряков, говорят «ходили»!
– Ишь ты, три года не было всего, а глянь ты, мать уже поправляет! Давайте к столу – остыло уж всё!
За стол расселись по ранжиру: во главе дед с бабкой, по правую руку от них Петя, а по левую Вова и, сразу за ним, Люся – остальные садились как придётся. Рядом с Петей посадили Машу, дочку куркуля с единственного деревенского хутора, одноклассницу Вовы и его школьную любовь, у которой в деревне имелся статус Вовиной невесты. За последние три года Маша успела уехать в город, окончить медучилище, устроиться на завод и даже завести роман с чертёжником лекального отдела, съехаться с ним жить в съёмной квартире, разочароваться его мещанством и снобизмом, бросить всё и вернуться в деревню поправить нервную систему дойкой коров и работой фельдшером в местном травмпункте. Но интернета тогда ещё не было, и приключения её были известны одному Вове, переписку с которым Маша вела регулярно, ничего не скрывая – ну и пусть все думают, как хотят.
Дед Миша возмутился поставленной ему рюмкой и сказал, что в нос закапывать он не собирается, для чего ему эта мензурка и где его стакан.
Речи говорили по очереди, все радовались возвращению Вовы с флота и желали ему чем дальше, тем больше, обильнее и пошлее. Вова смущался на просьбы рассказать истории про свой героизм, смущался смотреть на Машу и смущался пить, хоть дед разрешил – теперь-то, сказал он, уже можно, уже мужик, а не глиста ленточная, раз отслужил и вон значков на груди чуть не больше, чем у деда медалей за всю войну.
Опрокинув три стопки, Вова расслабился, осмелел и развязал язык. Рассказал он, по строгому секрету, что служил на атомной подводной лодке и был подводным диверсантом – специальным человеком, который отвечал за безопасность корабля в море и хоть и не самым главным во всём экипаже, но зависело-то всё на самом деле от него. Деревенские охали и ахали в восхищении от того, какой смелый их земляк (в чём они, собственно, и не сомневались, и их деревня всегда славилась отчаю-гами) и как он освобождал лодку от прилипания к грунту и заклинившего якоря, выходя наружу через торпедный аппарат, и отстреливаясь одной рукой от акул и вражеских шпионов, другой пилил якорную цепь или дробил камни в грунте. Дед Миша и Петя даже поспорили, чьё это воспитание и личный пример взрастили в Вове такую бесшабашность. Вова их примирял и говорил, что там на флоте все такие и он даже подумывает, не вернуться ли ему обратно, на контракт, потому как вот только что и уехал, а уже щемит, как там без него – тяжело или очень тяжело, и не сильно ли пострадала обороноспособность страны в целом. В этом месте Люся заплакала и разговоры про контракт пришлось свернуть до лучших времён.
Ели и пили вдоволь, расходиться никто не спешил, потому что ну что там дома – телевизор? Не видали, что ль, того телевизора, а моряк из их деревни первый был, и где ещё такого наслушаешься, по телевизору-то ведь такого не расскажут – секретность, дело понятное.
Засобирались по домам далеко за полночь – небо уже начало светлеть и лес сделался вовсе чёрным, пугающим случайных путников, существом. Гости и собравшись не больно торопились, – толпились и договаривали разговоры.
– Вован, – подмигивали мужики, – ты Машку-то того… до дома проведи сходи, а то ночь на дворе.
– Ой, да ладно, ночь, – отмахивалась Маша, – кого я тут боюсь?
– Ну чудища какие, – не сдавались мужики, – оно, знаешь, как бывает в лесу-то ночью: пошёл человек и нет человека, только и клочок хустки на лещине и найдут. Бывало такое, да-а-а.
– Страшнее чёрного дембеля чудища нет, – отрезал разговоры изрядно захмелевший Вова.
– А что за зверь такой? Негр, что ли, какой? Откудова им в наших краях взяться?
– Да сами вы негры, эх, темнота!
– Ну дык расскажи, чо!
– История давняя, тем более, что с любовью связана. Так, с кондачка и не расскажешь… Потом уж, как-нибудь. Да и ночью нельзя, а то призовём, неровен час!
Но Машу провожать пошёл.
По деревне шли молча. В домах то тут, то там зажигались и быстро гасли огни, лениво брехали собаки – и они вроде как были одни, а вроде бы и нет, и каждый ждал, когда другой начнёт говорить первым. За деревней стоял туман, и одинокие лампочки над коровником и свинофермой будто плыли в воздухе сами по себе и вовсе не разгоняли тьму, а делали её ещё гуще. А в лесу-то и совсем хоть глаза коли.
– Ну так что ты там? – первой не выдержала молчания Маша.
– Да так, всякое, – Вова старался выдыхать в сторону.
– Девушку не нашёл себе?
– Где?
– Ну там.
– Да откуда там девушки, даёшь ты. Закрытая база, там девушки не водятся.
– А я тут вот, видишь…
– Да, что теперь, бывает.
– Ты на меня не обижайся, ладно?
– Ладно… да я уж успокоился. Сначала, да, конечно, а потом… молодец, что писала.
– Ну мы же друзья с тобой?
– А то. Спрашиваешь…
Лёгкий ветерок, гуляя с ними по тропинке, в лесу шумел в кронах сосен и чуть колыхал ленточки на бескозырке.
– О, слышишь, идёт кто-то навстречу, – прислушался Вова.
– Да ребята наши, с дискотеки возвращаются. Кто ещё-то? Не твой же чёрный дембель, – в нашей глуши, так и привидение за счастье встретить. Хоть какое, а разнообразие.
За поворотом тропы уже явно слышалось треньканье гитары и разговоры:
– … и вот, с тех пор бродит этот чёрный дембель по свету, да невесту себе новую ищет…
– Вася, бляха, ты год, как с армии пришёл, а всё байку эту травишь, – перебил рассказчика девичий голос, – ну не страшно никому, видишь же?
И тут компания вышла к Вове с Машей.
В первый миг показалось, что притих даже лес. Миг – и завизжали девушки: сначала робко, а потом, подбадриваемые друг дружкой, от всей души и во всех тональностях, раскручиваясь, как «Сирена» или «Тифон» воздухом.
Вова успел ещё оглянуться вокруг с целью узнать, что так всех напугало, а потом об него разбили гитару и всё куда-то поплыло. «Крестик! Крестик есть у кого?». «Осину, осину ломай!» …
– …где это видано? С каких это пор, а?
