– Наглецы! – посочувствовал командир и мельком глянул на Мишу (Миша пожал плечами, мол, а я вам что говорил). – Надо было стрелять на поражение, Гена!
– Не успел, Саша! Только борозду от моего корабля к твоему пирсу и увидел!
– Так чего вчера не орал, а до сегодня терпел?
– Я не терпел, Саша, я мало того что орал, так и пиздюлей вчера наотвешивал! А сегодня! Прихожу на корабль! И что ты себе думаешь?
– Теряюсь в догадках!
– Вторая! Саша! Вторая! Блядь, вторая борозда от моего корабля к твоему пирсу! Ты можешь себе такое представить? А! Что? Что я не так делаю?
Командир обернулся к Мише. «Это мы наш, сломанный, к ним оттащили и поставили, чтоб у них по наличию всё совпадало», – прошептал Миша, командир кивнул.
– Гена! Слушай, что скажу тебе! Вторая борозда – это не от тебя тащили, а тебе обратно вернули! Не рви нервы, дружище!
– Саша!
– Морской закон, Гена! Кто последний – тот и папа! А я и на твоей в море последним ходил, и на своей сейчас последним остался!
– Саша! Ну как же так! Ну нужно же было! Я не знаю! Ну хотя бы! Ну хоть как-то!
Командир опять повернулся к Мише. Миша сделал глаза: «Не, ну тащ командир, ну как вы могли такое подумать? Всё отдал – до капли».
– Обижаешь, Гена! «Хотя бы» занесли вчера и отдали всё до капли! Ты куда побежал? Гена! Гена, заходи потом ко мне – чаю выпьем! У меня плюшки, Гена!
– А я, малыш? А как же я? – с рубки семнадцатой свешивался её командир, с интересом наблюдавшей за развитием всей этой драматической сцены.
– А ты тут при чём?
– Что значит при чём? На тринадцатой когда закончится, вы к кому ходить станете? Это раз. С чьей палубы ты сейчас, Саша, ведёшь переговоры? Это два. Ну так я собираюсь?
– Ну собирайся, сирота. На десять тридцать накрываю и этого (командир кивнул в сторону тринадцатой) предупреди – ждать не будем!
– Миша, – командир, спустившись на пирс, взял Мишу под локоток, – ну надо же было осторожнее как-то… Я не знаю… Не так нагло.
– Тащ командир… понимаете… как бы вам объяснить… я сам… я же… они же… им же… ну понимаете, их же даже законы электричества не останавливают, понимаете? Даже то не останавливает, что это не снаряд от гаубицы, а компрессор! Компрессор – это же… как бы вам объяснить? Это же испаритель, это же конденсатор… Двигатель, в конце концов! Это же красота инженерной мысли на службе у нас, простых людей! А им лишь бы не устать! Хорошо, что не за аквариумом пошли!
– Красота, говоришь? Да у вас же, у механиков, даже электроны – это не частицы, а металлические шарики; вы же в случае чего ими вместо патронов стрелять должны, ну мало ли, а всё туда же – красота! Вот же сила природы, ты подумай, – всё тянет к прекрасному свои мазутные лапки, даже трюмные. Красота. Паша стадом руководил? Передай, что у него один час и сорок пять минут на сбегать в посёлок и принести мне плюшки, которыми я командарму тринадцатой компенсировать буду.
– И по снегу их не волочь! – крикнул уже вслед. – В руках пусть несёт! Дежурный! Дежурный, где солнце? А кто виноват? Корней Иванович? Включить обратно!
При чём тут (возможно, подумает въедливый читатель лирического склада ума, который ещё помнит начало рассказа) красота вообще? А пусть посмотрит схему компрессора, а потом, на голубом глазу, повторит этот вопрос любому механику. Или, ладно, если страшно, то пусть просто оглянется вокруг – красота, она же везде, и как она может быть хоть где-то ни при чём? Вот то-то и оно.
Белая кость
В тот раз всё произошло так, как планировалось, а именно – абсолютно случайно. И пусть фраза эта отдаёт некоторой оксюморонщиной, но отнюдь таковой не является. Сколько уж копий переломано по поводу того, случайны ли случайности или нет, что никакой охоты погружаться в это метафорическое болото во мне нет. Замечу только, что к случайностям всё-таки надо быть готовым…
Герой сегодняшней истории, Витя, был высок, худ, хорошо сложен от макушки до пяток, здорового цвета в лице и тяготился провинциальной жизнью российского подводника. Ну как, многие тяготились, но Витя был один из немногих, которые не считали необходимым это скрывать. Посудите сами: ты морской офицер, весь такой образованный, довольно воспитанный, суровый как норд-норд-вест и одеваешься в основном во всё чёрное с золотым (ну ладно, жёлтым, но он как бы золотой). Ну кто белая кость, если не ты? Лётчики, что ли? И при всём этом внешнем великолепии тебе некому небрежно скинуть свою шинель и подать фуражку с перчатками и кашне, чтоб убрали, при входе в высший свет. Да чего уж там – и высшего света тоже нет, и войти, стало быть, некуда. А вокруг все такие же, как ты. Ну не ксерокопии, конечно, размер-то разный, но вы поняли, к чему я клоню.
Будь она неладна, эта Красная Армия, одним словом, вместе со своим Рабоче-Крестьянским Красным Флотом: лакеев и денщиков зачем-то отменили, высшего света нет, хруст французской булки только в песне… И, как будто этого мало, хотя и уже хоть стреляйся от тоски, какой-нибудь старпом ещё орёт на тебя, прямо вот во весь свой рот:
– Стрельников! Почему, блядь? Почему, я вас спрашиваю, говно в трюме? Я кому приказывал убрать? А? А! Я что тут, зря все свои молодые годы сложил на этом железе, чтоб по два раза повторять приказание про говно? Меня что, для этого мама в муках выносила и родила, чтоб я за говном в вашем трюме следил ежедневно? Или всё-таки, на секундочку, для великих свершений?
И Витя трёт височки, потому как голова побаливает от вчерашнего: после очередной неудачной попытки найти высший свет в Заозёрске пришлось опять идти в «Северное Сияние» (вот бы Север так сиял, как тот ресторан, так давно бы уж лопнул). И там что: шинель в гардероб самому нести, а потом ковыряться в салате, обильно запивая водкой (потому что нельзя всухомятку съесть столько майонеза), и грозно смотреть на незнакомого офицера по поводу какой-то незнакомой дамы, а чуть позже пить водку с этим офицером и в обнимку рассказывать ему о своих походах и выслушивать рассказы о его, при этом дружно отмахиваясь от изумлённой дамы (Зина, ну пойди сама потанцуй, ну ты же видишь, мы говорим, ну); а потом чуть не до драки спорить с Володей, который уже перестал быть незнакомым офицером, а стал Володей из одиннадцатой дивизии, о том, кто же из них благороднее и кто имеет на этом основании право уступить другому провожать эту даму, которая хоть уже и известно, что Зина, но она по-прежнему незнакомая дама, а тут два брата; и что, брат брату не уступит даму проводить до парадной? И дама давно уже ушла, наверняка поражённая такой степенью благородства, но наплевав на свою личную жизнь и возможность её сегодня хоть как-то устроить, а двум братьям разойтись без консенсуса нельзя же, правильно? Правильно. И поэтому что: поэтому ещё графинчик и два салата. А лимоны есть? Ну неси и лимон. У кого хочешь голова болеть будет, не то что у тонкой Витиной натуры.
– Абсолютно справедливое замечание, немедленно уберу говно и доложу вам лично.
