Если попытаться заглянуть в ландшафт будущего — лет на 30–40 вперед — бросаются в глаза две существенные перемены: российская нефть станет ненужной (добыча упадет, как и рыночная стоимость углеводородов), а прогресс в области систем вооружений сделает даже наше ядерное оружие относительно нестрашным.
И тогда России может достаться роль полуразрушенной, разделенной между Европой и Китаем древней империи, подобной великим античным цивилизациям, в которых богатая культура сочеталась с варварством, великое вольнодумство — с деспотией, великие мыслители — с примитивным обществом, обожествляющим агрессию. А будущее, судя по всему, за технократическими межгосударственными союзами, создающими меритократическую среду. И если этого вовремя не осознать, придется уступить дорогу более приспособленным странам.
Часть 10. Мы и война
Война, как известно, это продолжение политики другими средствами, и не стоит думать, что она является последним актом политического спектакля: странам свойственно сперва исчерпывать все неразумные способы взаимодействия, а уж потом искать разумные. Война — масштабное горе, но горе это быстро забывается. Мы привыкли, что история мира — это история царей и героев: для первых война — вид спорта и способ укрепления власти, для вторых — единственная стихия, где они могут реализоваться. Что происходит с другими, «простыми» людьми, история либо умалчивает, либо дает информацию так коротко и безэмоционально, что мы просто не обращаем на это внимания. Может быть, именно поэтому призраки войн опять возвращаются — я уже говорил об этом выше, в своем интервью по поводу опасности новых войн в современном мире.
Россия в плане милитаризма традиционно и сегодня идет в авангарде человечества. Амбиции Российской империи постоянно толкали ее на войны — и у своих границ (для расширения территории), и на европейском театре — в рамках участия в большом переделе торговых потоков. СССР был насквозь милитаристским государством — от детской «Зарницы» и норм ГТО до участия в большинстве конфликтов в третьих странах развивающихся регионов под предлогом противостояния влиянию западного блока. На фоне пацифистской риторики в 1990-е и начале 2000-х мы не только провели две войны на своей территории, но и поучаствовали в ряде конфликтов за границей. Вторжение в Грузию в 2008 году обозначило перелом в официальной политике России — имперские замашки и политика принуждения стран-сателлитов к сотрудничеству путем создания зон военной нестабильности на их территории были официально признаны и объявлены сутью внешней политики. Вторжение на Украину, участие в войне в Сирии, введение войск в ЦАР, развитие наемнических компаний (при прямом запрете наемничества Уголовным кодексом), фактический развал сотрудничества с США по ограничению ядерных вооружений — это внешние проявления новой доктрины. Внутренних (от милитаризации образования до воинственной, практически джихадистской риторики первого лица) тоже хватает.
У либеральных экономистов и политиков естественно возникает соблазн осудить милитаристский раж российской политики с морально-этических позиций, объявить его прежде всего злом по отношению к миру в целом и странам-жертвам в частности. Однако эти побуждения немедленно наталкиваются на суровую реальность исторического момента: Россия далеко не одинока в своих амбициях и методах их реализации. США и НАТО все чаще прибегают к военной силе, и все чаще это случается без мандата ООН; количество военных конфликтов в мире, сокращавшееся вплоть до 2015–2016 годов, начало снова расти; накопившиеся политические и социальные противоречия буквально рвут границы многих государств, установленные зачастую совершенно произвольно, без учета этнических и социальных реалий, и закрепленные принципом нерушимости границ. У апологетов милитаризма в России есть достаточно оснований ссылаться на вечные аргументы: «мы не хуже других» и «у нас нет выбора».
В этом смысле единственно осмысленным контраргументом политике «военного патриотизма» может быть рациональная оценка причин и последствий процессов, в которые Россия втягивается и внутри, и во внешних действиях, осуществляемых в рамках данных процессов. Насколько официальная картина мира, в которой Россия стала крепостью, осажденной «мягкой силой», и вынуждена отстаивать свою свободу, соответствует действительности? Насколько осмыслены задачи, формулируемые властью? Решаем ли мы декларируемые задачи с помощью милитаризации страны и военных кампаний за рубежом? Какие побочные последствия вызывает наша приверженность данной доктрине и каково их влияние на страну и общество? Насколько велики «плановые потери» — в экономике, политике, безопасности, качестве жизни и собственно жизни граждан России и стоят ли они достижений, получаемых благодаря ведущейся политике?
Эти вопросы требуют ответа и широкого освещения. Убедить российское общество, что мы «не должны вести себя плохо» на фоне того, что другие страны так себя ведут, а общественная мораль в России соответствует системе примитивной группы и далека от современной гуманитарной этики, невозможно. Но можно попробовать убедить общество, что конфронтация с Западом, милитаризация страны и взаимодействие с миром с позиции силы (которой у нас не так много) — просто невыгодны и неразумны.
Об этом я пытался написать еще весной 2014 года — на тему захвата Крыма и войны на Донбассе. Статья вышла в издании Slon 11 марта и была прочитана более чем 750 000 человек — конечно, это очень мало в масштабах государства, но, если она внесла хотя бы небольшой вклад в отказ российского общества от одобрения более масштабной агрессии, значит, я писал ее не зря.
Что станет с Россией после захвата Крыма?
Многие мои друзья сегодня по полдня блокируют в Facebook контакты и отфренживают тех, кто «за действия России в Крыму», а вторые полдня ужасаются в комментариях, как же много таких находится среди вчерашних друзей. Мы против «операции на Украине» по морально-этическим соображениям: нельзя же, в самом деле, захватывать часть территории соседа, да еще близкого нам по духу и языку, только потому, что он временно ослаб и не может за себя постоять! Мы не верим пропаганде государственных СМИ. Мы уверены в праве украинцев самим решать свою судьбу и верим, что сегодняшний трудный выбор Украины будет правильным. Надеюсь, что в этом мы правы.
Мы также верим, что сегодня Россия вступает в опасное противостояние с США, Западной Европой и НАТО. Наша разница с «патриотами», в сущности, только в том, что мы не хотим этого противостояния, мы за сотрудничество; и еще — мы верим, что и США, и НАТО тоже за сотрудничество. Возможно, и в этом мы тоже правы, возможно, нет.
Мы не хотим замечать, что некоторое количество западных аналитиков, политиков и даже деятелей культуры — от Коэна до Кустурицы (мы верим, что они никем не куплены, но, возможно, мы не правы) — стали писать о том, что Россия имеет право аннексировать Крым — моральное, юридическое или и то и другое — и если Россия даже не имеет такого права, то может себе это позволить и ей ничего не будет… Руководители США и других стран НАТО категорически против вторжения России и аннексии Крыма, они грозят не признать результаты референдума, выступают за санкции — но тут же кто-то все время говорит, что санкции неэффективны, что их не будет — в общем, что «все можно»! Создается впечатление, что нам (гражданам России) они (американцы и европейцы) хотят внушить мысль, что они только для виду против, а на самом деле ничего не могут сделать и в общем-то за.
