– А-а! – сказал Билл, когда я все это ему объяснила. Так если я помогу ему принести доску, он получше рассмотрит, что надо делать. И скажет мне, сколько это будет стоить.
Мы принесли доску из конюшни, уложили ее, и я спросила, надо ли сходить за остальными.
– Хватит и одной, – беззаботно ответил Билл, и я зажмурилась, не в силах смотреть, как он прислонил лестницу к стене оранжереи, влез на доску и – у меня дыхание замерло – с ловкостью серны втащил лестницу за собой, прислонил ее к стене второго этажа коттеджа, влез на нее и обследовал край крыши, деревянную обшивку и трещину.
Он спустился, отряхнул пыль с ладоней и сообщил, что подпорки черепицы в полном порядке. Потребуется только заменить сгнившую доску, зацементировать щель, покрасить и побелить.
– Семьдесят фунтов за все устроит? – спросил он.
Устроит?! Я тысячи раз умирала, пока он работал на настиле из одной доски. И чуть не надорвалась, подавая ему туда молотки, гвозди, ведерко с цементом, а пока цемент сохнул, смешивая побелку. Но мы довели дело до успешного конца. Конечно, в те дни цены еще не были такими высокими, как сейчас. Но все равно семьдесят фунтов вместо пятисот… С этого момента Билл стал палочкой-выручалочкой коттеджа, пусть мне никогда прежде и не приходилось заваривать столько чашек чая. Чай ему был необходим как воздух… Ну и еще эта его манера появляться точно смерч, как правило, раньше назначенного им же часа, с упорным возложением на меня обязанностей подручного. Но ведь невозможно иметь все.
И вот когда засорило канализационный слив, так что нельзя было принять ванну, я в прохладный летний вечер позвонила Биллу, и он сказал, что только что вернулся домой – еще даже не ужинал, – но завтра приедет обязательно, я переобулась в домашние тапочки из овчины, готовясь мирно скоротать вечер. Не прошло и четверти часа, как Билл вихрем скатился по склону, завизжал тормозами у калитки и влетел в коттедж, спрашивая на ходу:
– Так где у вас сливной колодец? А стержни для прочистки где лежат?
Не успела я моргнуть, как он и я (все еще в тапочках) уже стаскивали железнодорожные шпалы с верха дренажного колодца, который Чарльз давным-давно выкопал в дальнем конце лужайки для прочистки сливной трубы. Надо было спуститься в выложенную камнями шахту, найти выходное отверстие трубы, засунуть в него стержни и толкать их вперед-назад, пока засор не начнет поддаваться, после чего взлетать наружу с быстротой молнии, так как колодец начинал стремительно наполняться. Я чуть не потеряла тапочки, зарядил дождь, но слив мы прочистили, уложили шпалы на место, погрузили стержни в ручей для промывки, и Билл сказал, что ему надо торопиться, пока ужин совсем не простыл. Я сказала, что мне очень неловко, – я вполне могла бы подождать до утра. Так ведь ужин-то еще готов не был, объяснил он. Ну и ему неприятно было думать, что я не смогу помыться. А теперь – пожалуйста, мне можно принять ванну.
Не можно, а необходимо после возни со стержнями и всем прочим, подумала я, но промолчала и спросила только, сколько я ему должна.
– Ну пятерочку? – спросил он.
Разбогатеть, беря за работу подобные суммы, он никак не мог, но ссылался на то, что ему нравится выручать людей. И без конца выручал меня. Однако с такой же быстротой, с какой он восстанавливал мой душевный мир, Сафра торопился этот мир нарушить. Никогда еще у меня не было подобного кота.
Видимо, какую-то роль здесь играла наследственность. Сесс, его предшественник, тоже был не сахар, а ум и макиавеллиевские замашки Сесс унаследовал от своего отца Сатурна, кота-производителя, принадлежавшего Полине Фэрбер, происходившего от Килдауна, который был известен тем, что его потомство унаследовало его индивидуализм. Родословную Сафры мне выслали по почте, когда я уже забрала его, так как в тот момент все экземпляры, имевшиеся у его владельцев, были розданы. Я знала, что он внук Сатурна и племянник Сесса по отцовской линии, но лишь получив через неделю его родословную, я выяснила, что и по материнской линии он происходит от того же Сатурна.
Таким образом, я обзавелась – нет, я ни за что на свете не променяла бы его ни на какого другого котенка, что не помешало мне побледнеть при этом известии, – я обзавелась котенком, который унаследовал особенности Сесса от обоих своих родителей. Значит ли это, что Сафра будет вдвое умнее Сесса и вдвойне не сахаром?
И выходило, что именно вдвойне. Не говоря уж о том, что воспитывал его попугай. За ним уже числилось пребывание в Лэнгфорде в связи с сиреневым полотенцем.
Ну а потом он отлучился без разрешения…
У меня не хватало духа водить его на поводке. Не надевать же путы на кузнечика! И я просто тенью бродила за ним, хотя он, видимо, совсем этому не радовался. Уа-а-а-ах! – жаловался он, когда я мешала ему пролезть под калиткой. Почему бы мне для разнообразия не походить за Шани? А потому, что Шани спокойненько сидит на лужайке, вот почему; рассматривает бабочку на венчике цветка и мечтает. Уа-а-а-ах! – возмущался он, когда я снимала его с садовой ограды. У дороги трава куда Лучше! Почему ему нельзя туда? У-у-у-ух! – выл он в тысяча сто первый раз, когда я стаскивала его с крыши кошачьего дома, откуда он явно прицеливался прыгнуть на склон позади коттеджа и отправиться путешествовать по лесу. Что, у Кошек нет никаких Прав на Свободу?
Безусловно, нет, пока я рядом. Слишком хорошо я помнила весь ужас утраты Сили. Тем не менее наступил день, когда, просидев целую вечность под папоротником у калитки в надежде, что из норки выскочит землеройка, он вспрыгнул на столб и соскочил на дорогу. Он проделывал это и раньше, но никуда не убегал. Оставался у калитки и с интересом оглядывал дорогу, пока я не забирала его и не уносила назад в сад, внушая ему, что четверть акра травы и деревьев было более чем достаточно для любой кошки; он обычно отвечал разочарованным «уоу!» и отправлялся допекать Шани.
Однако на этот раз, когда я собралась сгрести его в охапку, он припал к земле и уставился на что-то дальше по дороге. Я тоже посмотрела туда. Перед конюшней Аннабель замер вспугнутый черно-белый кот. И в тот момент, когда я нагнулась к Сафу, он выскользнул из моих рук и стрелой помчался к незнакомцу. И никакого Рад С Вами Познакомиться, обычно написанного на его мордочке, когда он здоровался с людьми. Нет, выражение его говорило: Вот Я С Моей Абордажной Саблей! В мгновение ока чужой кот вскарабкался на конюшню, перебрался оттуда на склон под фруктовым садом и исчез в зарослях крапивы, куда Сафра нырнул за ним, распушив хвост до максимума.
Лазать по стенам конюшен мне не дано, а откос слишком крут, чтобы по нему взбираться. Мне пришлось бежать по дороге до входа в сад, дальше – между яблонями и по заросшей тропке за конюшней, пока я не добралась до крапивных джунглей, которые вблизи выглядели даже еще более непроходимыми, чем издали.
Оба кота исчезли без следа. Ни единый кусачий стебель, ни единый лист не шелохнулся. И полнейшая тишина. Почему Сафра не завывает? Все его предшественники, жившие в коттедже, выли как сирены воздушной тревоги, когда встречались с другими котами. Я всегда могла найти их по голосу. Если кого-нибудь из них загоняли на дерево или в угол, они принимались вопить, чтобы я явилась к ним на выручку.
