Затем, когда я снова по забывчивости оставила их миски на плите, пока ходила за ними (прежде никакие предосторожности не требовались), войдя, я увидела, что он ест из одной миски, а в другой стоит всеми четырьмя лапами, пока Шани снизу вопит, что на моем месте она бы Его Отшлепала. Он Такой Невоспитанный!
Затем он вновь открыл притягательность воды. Я обнаружила это в тот день, когда хватилась его и в обычной панике заметалась по коттеджу, открывая двери, заглядывая в шкафы. В энный раз пробегая через кухню, я случайно посмотрела на мойку… И пожалуйста! Вот он, крохотный, в темной маске, точно мохнатый разбойник с большой дороги, сидит и завороженно наблюдает за падающими из крана каплями, даже не замечая, что падают они на его огромные уши и разлетаются брызгами. После этого, когда я, как прежде Чарльз, поливала некоторые растения дождевой водой из бочки, он, едва я брала лейку, мчался в сад и ходил за мной по пятам. Лилась ли вода из лейки или капала с роз, ему было все равно, лишь бы это была вода и он мог за ней наблюдать.
Выходя из дома, если он не следовал за лейкой, то обычно не отставал от Шани, и теперь пришел ее черед принимать усталый вид, когда он перепрыгивал через нее, или ловил ее хвост, или портил все, засовывая любопытную лапку в дыру в ограде, перед которой она терпеливо сидела чуть ли не час. Ну, во всяком случае, я знала, где он, когда увидела змею.
Как-то утром я оставила их в высокой траве на краю лужайки, а сама пошла за гараж, туда, где Чарльз начал постройку еще одной оранжереи. Крышей ей служили листы плексигласа, а камни, предназначенные для стен, все еще лежали кучами под ними. У меня не доходили руки, чтобы разобрать их, и пока я засовывала туда инструменты. Нужна мне была мотыга, которую я оставила там накануне. Я вышла в сандалиях на босу ногу, петляя между стеблями крапивы, пробившейся среди камней, и тут почувствовала теплое прикосновение к лодыжке. Сафра потерся об нее, подумала я… Да нет же! Он остался на лужайке. Почудилось! И, не глядя вниз, я подобрала мотыгу, повернулась, чтобы выйти… и увидела там, где, видимо, задела ее, входя, крупную, свернувшуюся в кольцо змею, которая грелась на солнышке. Нет, это была не гадюка. И слишком крупная, и без ромбового узора… но я не выношу змей. Любых.
Сафра! Я в ужасе подумала, что вот он сейчас вылетит из-за угла и прыгнет на нее, приняв за новую игрушку. Ну а если это все-таки гадюка? Ведь и цвет их, и узоры варьируются. Выше в холмах водятся черные гадюки.
Я перепрыгнула через змею, которая, видимо, спала, и побежала по дорожке. Уф-ф! Саф все еще оставался на лужайке с Шани, маленькая кремово-шоколадная фигурка, важно восседающая рядом с ней, изящной, стройной, льдисто-белой. Я ухватила его, засунула в вольеру, кинулась за Шани, подсадила к нему, заперла дверь и побежала назад рассмотреть получше, какой у змеи узор. Но она исчезла. И значит, вовсе не спала, а воспользовалась случаем уползти под кучу камней. Нет-нет, это была не гадюка, заверяла я себя, но тем не менее все время оставалась настороже.
Следующую я увидела уже в июле, и, несмотря на всю мою бдительность, увидела я ее прямо в кошачьей вольере. Джинин Макмуллен, автор «Деревенского житья» и ведущая радиопрограммы того же названия, приехала взять у меня интервью, и мы сразу нашли общий язык. У самой Джинин есть маленькая ферма на склоне горы в глуши Уэльса, она любит кошек, и вкусы у нас похожие. Мы обменялись опытом в вопросе, как поддерживать коттеджи в порядке, Джинин записала истории животных, которые жили у нас с Чарльзом, и еще всякую всячину про Долину. В конце интервью мы вышли в сад, и она, держа в руке микрофон, посмотрела на кошачью вольеру и спросила:
– А кошки не поговорят, чтобы я могла их записать?
Само собой, ответила я. Неделю назад одна моя южноафриканская читательница и ее муж подарили им вяленое мясо, нарезанное узкими полосками. Когда-то южноафриканские первопоселенцы провяливали таким образом мясо антилоп и брали его с собой в дорогу. Теперь оно продается в пакетиках, как чипсы, просто чтобы погрызть. Кошки от него прямо обезумели. Достаточно будет просто помахать пакетиком перед сеткой, и они завопят во всю глотку, заверила я ее.
Ну я сбегала за пакетиком и зашуршала на них, но они и ухом не повели, а продолжали сидеть чуть в стороне от сетки мордочками друг к другу и сосредоточенно смотреть на землю между ними.
– У них там какая-то живность, – сказала я ей. – Возможно, слепозмейка. Пойду спасу ее.
Ну я отперла дверцу, вошла, но увидела не серую с металлическим отливом кожу слепозмейки. А коричневатую спину с ромбовидным узором в щели между плитками.
– Гадюка! – взвыла я, переходя к действию. Шани сидела позади нее на почтительном расстоянии, но Сафра припал к плитке на расстоянии двух-трех дюймов, занеся лапу, чтобы ударить ее, если она шевельнется. Я схватила его, кинулась к домику в другом конце вольеры, бросила его в дверцу и защелкнула задвижку. Потом назад. Схватила Шани, собираясь повторить тот же маневр. Джинин уже была в вольере, думая помочь мне. Она подстрахует Сафру, помешает ему выскочить, когда я посажу Шани в домик, сказала она. Только все вышло наоборот. Пока я засовывала Шани в дверцу, Сафра вылетел в прорезь внизу нее, точно цирковой наездник сквозь обруч, и бросился назад к гадюке, чтобы вести за ней наблюдение, а я бросилась за ним, предоставив Джинин удерживать Шани.
Я побежала с ним в коттедж, заперла его в кухне и помчалась назад с ящиком, поставила его над гадюкой, все еще не покинувшей щель между плитками, а затем отнесла на кухню и Шани. На это потребовалось время, так как Шани спряталась за шезлонгами, которые хранились в кошачьем домике, и ее пришлось вытаскивать, а она завывала, как ураганный ветер в трубе.
Перепугалась гадюки? Вот что думала я, когда, держа ее за шкирку, бежала с ней по дорожке, а она продолжала изображать взбесившуюся волынку. Затем мы с Джинин вернулись, чтобы разделаться с гадюкой, но когда мы подняли ящик, ее под ним не оказалось. Проползла сквозь сетку в высокую траву за вольерой, решили мы, и больше не вернется. Вопли Шани отпугнули бы и слона. Однако когда мы вернулись в коттедж сварить кофе для успокоения нервов и Шани опять принялась за свое, нам стало ясно, что она негодует не на гадюку, а на Джинин. Чужачку, у которой хватило наглости вторгнуться в Собственный Кошачий Дом Шани, в ее Приют в Минуты Опасности. А Опасность Угрожала, злобно вопила Шани из-под дивана. Если бы она не испустила свой Защитный Зов, похитители Схватили бы Ее.
Только тут Джинин сообразила, что микрофон у нее на поясе был включен. Все происшествие было записано. Вопли Шани послужили началом и завершением одной из сцен «Деревенского житья», в значительной мере посвященной тому, как мы спасали кошек. Слушатели, вероятно, полагали, что она отпугивает гадюку, тогда как отпугивала она Джинин.
И дело этим не кончилось. Когда Джинин уехала, я скосила высокую траву за вольерой и оплела нижнюю часть сетки широкой полиэтиленовой полосой, чтобы помешать гадюке вновь туда проникнуть, хотя после арий Шани она скорее всего забилась в нору и отлеживалась от нервного потрясения. Дальнейшие события показали, как сильно я ошиблась.
