– Мне подобное и в голову бы не пришло, – повторял он. – Никогда бы не пришло.
И объяснил, что хотел, чтобы она отнесла занавески Доринн дальше по улице, и почему она вдруг вообразила…
Ну, это-то я понять могла. Ведь наши имена произносятся одинаково, а уж если кто-то мог напутать, то именно Луиза, которая всю жизнь лихо занималась словотворчеством. Например, когда в розыгрыше Кубка мира национальная сборная Англии играла против сборной Камеруна, Луиза с восторгом сообщала мне и всем, кого ни встречала, что смотрела по телевизору матч нашей сборной с макаронами. Ну точь-в-точь ее мать, моя бабушка, которая, когда я была девочкой, называла Гитлера не иначе как геррпес Гитлер, а Сталина – старым Столбом. Как ни странно, Луиза, когда была моложе, так в словах не путалась. Или эта наследственная черта развивается с возрастом, подумала я в ужасе…
Ну, случай с окраской занавесок я все-таки уладила к собственному удовлетворению – если не к удовлетворению Эдварда, который еще недели и недели продолжал рассыпаться в извинениях, – и вернулась к главному моему занятию тех дней: я пыталась приучить кошек к прицепу, чтобы потом брать их с собой в путешествия.
Когда Чарльз был еще жив, мы намеревались взять с собой Сесса и Шебалу. Но эти планы так и остались планами. Нет, мы несколько дней отвели практике, поставив прицеп на собственном лугу, но попытка оказалась столь катастрофической и настолько утвердила наших соседей во мнении, будто мы слишком чокнутые даже для нашей деревни, что мы отказались от этой идеи. Однако Сесс с тех пор повзрослел, Шани была еще робкой крошкой, а я так нуждалась в их обществе во время короткого отпуска… Мое воображение рисовало картины, как мы втроем гуляем по пляжу моей любимой корнуоллской бухты и, уютно свернувшись на наших постелях в прицепе, читаем при свете лампы… И я начала брать их с собой в прицеп, когда ходила проветрить его. Они сидели слева и справа от двери и смотрели на проезжающих всадников и всадниц, точно парочка цыганских кошек – им не хватало только пестрых шалей да болтающихся серег в ушах, – или же Шани обследовала шкафчики, а Сесс, как в давние дни, забирался повыше проверить, можно ли вылезти через световой люк. Зачем ему это требовалось, когда дверь стояла открытая настежь, понять трудно, но Сесс никогда не уставал изображать Гудини. И вот как-то летним утром, когда валки травы, которую я скосила, прокладывая Г-образный путь, чтобы облегчить буксировку прицепа туда и назад, достигали почти до моих плеч, – кипрей, ромашки и золотарник, перебравшийся на луг из сада, – они исчезли. То есть кошки. Исчезли без следа.
Я не могла поверить. Я заглянула в шкафчик под мойкой – на месте ли свечи, но тут же повернулась, проверяя, сидят ли кошки по-прежнему у двери, а их и след простыл!
Я выскочила наружу, в панике оглядывая луг. Ничего, кроме высокотравья, в которое они нырнули. Если, конечно, не выскочили на дорогу. Я кинулась туда. Их нигде не было видно. Назад, точно пловец по волнам кипрея, ромашек и золотарника, к деревьям и уходящему вверх склону, выкрикивая их имена. Нигде никого. Возможно, они находились на расстоянии вытянутой руки, но как было разглядеть их в гуще растений? И дальше за деревья по более низкой траве на склоне, где еще сохранились тропки: там их полностью выкашивала Аннабель. Опять ничего. Но я-то знала, что на солнышко выползли гадюки. Когда Сили был котенком, одна укусила его именно здесь. Я старалась топать погромче, чтобы спугнуть змей, и пыталась выкинуть их из головы. Вперед – туда, сюда, но беглецов нигде не оказалось.
В конце концов пришлось оставить поиски и вернуться в коттедж, надеясь, что они сами добрались домой. Они же всегда сами возвращаются, подбодрил меня отец Адамс, с которым я столкнулась на дороге, пока старалась найти их. Нет, не всегда. Сили ушел однажды утром много лет назад и исчез бесследно. И вот, когда, ругая себя, что на секунду выпустила их из виду, гадая, что с ними приключилось, я уныло начала варить кофе, они проследовали гуськом к двери гостиной, даже не взглянув на меня. Я не верила своим глазам. Где они пропадали? С этим вопросом я упала на колени и сгребла их в охапку. Гуляли, смотрели, что там и как, сообщил Сесс, как обычно шествуя впереди с таким видом, будто гуляли они минут пять, не больше. Приглядывала за ним, объявила Шани, следуя почти вплотную к его хвосту. И я просто не поверила бы, расскажи она, где он ее таскал!
Еще как поверила бы! Я решила, что брать их с собой в путешествия нельзя никак, и поклялась больше глаз с них не спускать. И за этим занятием, ответами на письма и созерцанием происшествий в Долине миновало лето.
Писем я получала больше обычного. «Ожидание за кулисами», опубликованное совсем недавно, побудило многих читателей написать мне, что они нашли в этой книге чувства, которые испытывали сами после утраты кого-то близкого или старого четвероногого друга. И она помогла им, писали они, а затем многие рассказывали о загадочных происшествиях, которые наталкивали их на мысль, что те, кого они потеряли, живут и после физической смерти, ожидая их где-то.
Случай, который произвел на меня самое большое впечатление, произошел, когда я разговаривала с одной женщиной на собрании в Лондоне, очень практичным, чуждым всяких фантазий юристом. Для развлечения она разводила сиамских кошек. Она тоже сказала, как ей понравилось «Ожидание за кулисами», а я сказала, что уж она-то, казалось мне, сочтет, что я немножко рехнулась.
– Но все так и было, – заверила я ее. – Мой муж правда видел призрак Соломона.
А она заверила меня, что нисколько в этом не сомневается, и сказала это, глядя мне прямо в глаза. По ее убеждению, и люди, и животные продолжают жить и после смерти. Когда какая-то из ее кошек умирает или ее приходится усыпить, духовная сущность, несомненно, остается в доме еще несколько дней. Она всякий раз это чувствовала. Было только одно исключение – сиам, чей первый владелец умер. Кот прожил у нее много лет, а когда его пришлось усыпить из-за неизлечимой болезни, он пробыл с ней только около часа.
– Но почему? – спросила я. – Как вы это объясняете?
– После всего, чем он был мне обязан! – произнесла она с притворным негодованием. – Сразу умчался к своему первому хозяину, естественно.
Но когда Сесс умер через год после Шебалу, ничего похожего не случилось. У меня не возникло ощущения, что он оставался со мной. Нет, я знала, что один из самых моих близких друзей, последнее живое существо, которое я растила вместе с Чарльзом, исчезло и мы с Шани остались одни.
Глава пятая
Сессу было всего восемь лет, когда он умер от нераспознанной опухоли желудка. Тогдашний мой ветеринар не сумел определить причину его недомогания и направил его в клинику Бристольского ветеринарного института в Лэнгфорде неподалеку от моего дома. Один из их отделов занимался специально кошками, и там поставили диагноз инфекции прямой кишки, но это только затуманило картину, а когда истинная причина была установлена, положение оказалось безнадежным и оставалось только усыпить его.
Я даже не думала, что после смерти Чарльза что-то способно так меня потрясти. В конце концов, чувствуя себя совсем раздавленной, я отправилась к моему врачу. И она, хорошо меня зная, отодвинула бланки рецептов со словами:
