Разумеется, виноват в первую очередь был Фред Ферри, дернуло же его разразиться этим своим хохотом. Прямо-таки чертова гиена, как утверждал старик Адамс. Да я и сама часто слышала этот хохот, когда Фред отпускал дурацкое замечание по адресу кошек, и еле удерживалась, чтобы не отвесить ему оплеуху. Именно это желание охватило меня как-то вечером на лесной тропе. Я старательно выбрала время для прогулки – сразу после ужина, когда мало шансов встретить кого-нибудь с собакой. Сесс был на поводке, с которым совершенно свыкся. И Шани вышла на свою первую прогулку за границами коттеджа в легоньком эластичном ошейничке с длинным поводком. Я сочла нужным приучить ее к этой сбруе, которую сама изготовила, ну а кроме того, при появлении собаки я могла сразу подхватить малютку на руки, не опасаясь, что она заберется куда-то, откуда ее будет очень трудно извлечь.
Ну и вела она себя довольно прилично. Поизвивалась, попробовала высвободиться из ошейничка, пятясь назад, но мы дошли почти до ворот заказника, и она начала двигаться нормально, но тут мы наткнулись на Вонь.
И воняло, надо признаться, весьма и весьма. Примерно за полчаса до этого с холма спустилась всадница на незнакомой лошади, попыталась повернуть ее через ручей, чтобы подняться по лесной тропе, а лошадь заартачилась. За некоторыми лошадьми это водится, когда от них требуют пересечь незнакомый поток. Она пятилась, вздыбливалась, брызгала пеной. Естественно, никогда не следует допускать, чтобы лошадь взяла верх в таких случаях. Уступишь, повернешь – и она уже никогда не пересечет этого ручья. А потому всадница ударила ее пятками, я выскочила из калитки и громко затопала позади. Так что лошадь сдалась и затрусила по тропе… только чтобы напустить лужу величиной с наш садовый прудик перед воротами заказника. После чего встряхнулась, фыркнула и продолжила путь.
Лошадь позволяет себе облегчиться на дороге только в экстремальных случаях. Она предпочитает солому в стойле или сходит на траву. Шани никогда прежде ничего подобного не видела, но явно поняла, что натекло. Да и кто не сообразил бы при таком запашке. Прежде ей приходилось наблюдать только Сесса, и она сочла, что это его работа, ведь он мальчик, небрежен, ну и не озаботился выбрать место поудобнее. Вот так! Я стою перед слякотным и вонючим пятном на дороге, Сесс беззаботно устремляется вперед, натягивая поводок, а Шани, крохотная такая мышка у меня за спиной, яростно скребет задними лапками, чтобы присыпать подобное безобразие.
Я потянула поводок, но она уперлась, а вернуться к ней я не могла, потому что Сесс тянул в свою сторону. И в этот момент позади меня с холма деловито спустился Фред Ферри и свернул на тропу. (Фред всегда появляется вот так, с рюкзаком на плече, откуда у него и репутация нашего местного браконьера.) Он сказал, округляя глаза в два блюдечка:
– Черт, это она напрудила?
И ведь прекрасно знал, что она тут ни при чем! Что не помешало ему сообщить о рекорде Шани в «Розе и короне» как о доказанном факте, так что еще немало дней люди проходили мимо специально, чтобы спросить, правда, что у меня есть кошка, которая льет, как пожарная кишка?
Они останавливались и ждали, не продемонстрирует ли она это свое качество, а ей это крайне не нравилось. Она убегала в дом, пряталась за кушеткой, утверждая, что Похитители Девочек, которых она всегда опасалась, наконец явились ее схватить.
Вносила сложности в наше существование и моя тетя Луиза, которой скоро должно было исполниться восемьдесят. В молодости она помогала бабушке растить меня, а теперь пришла моя очередь заботиться о ней. Она по-прежнему жила в старом доме нашей семьи в Бристоле и благодаря гордому духу независимости, добрым соседям и моей помощи в нужные моменты управлялась со всем прекрасно.
«Управлялась» – наиболее точное слово. Она была бойкой, как птичка, выглядела шестидесятилетней, командовала местными делами, как до нее – моя бабушка. Ну просто королева-мать! Ближайшую ее подругу, женщину заметно моложе ее, жившую совсем рядом, звали Дорин, как меня, хотя писала она свое имя иначе: с двумя «эн» на конце.
Каждый день, пока Доринн была на работе, Луиза являлась выпустить Нортона и Лепесток, двух ее кошек, в сад, после прогулки забрать их обратно, ну и вообще присматривала, чтобы все было в порядке. Доринн, в свою очередь, каждый вечер приходила к Луизе поболтать: сообщить, что происходит вокруг, и описать собственные занятия, довольно-таки разнообразные. Чтобы покрывать расходы на свой большой старинный дом, она вдобавок к основной работе сдавала комнаты двум-трем студентам, учившимся на специальных курсах при политехническом институте поблизости. Обедали они в колледже, на выходные отправлялись домой, и это хорошо согласовалось с распорядком недели самой Доринн. Им у нее жилось удобно, и ей приходилось кормить их завтраками и ужинами только в будни, а заботы о них с ней разделяла Луиза. Например, именно Луиза, застав кого-нибудь из студентов в постели с простудой или расстройством желудка, принималась ухаживать за ним. А Доринн поставила на место нераскаянного грешника, который объявил, что не терпит кошек, и был застигнут на месте преступления, когда вознамерился наградить Нортона увесистым пинком. О нем сообщили в колледж, и ему пришлось переехать в общежитие. И все-таки я еле устояла на ногах, когда в один прекрасный день обнаружила на кухне Луизы целую полку, тесно заставленную бутылками с кетчупом, и Луиза объявила, что прячет их от студентов Доринн. Накануне Доринн явилась, меча молнии и прижимая к груди сумку с бутылками, и заявила, что эта компания (живущие у нее студенты) – предел пределов. Они льют томатный соус на все подряд – даже на деликатесы, которыми она угощала их раз в неделю, когда ужинать приходил ее приятель. Она подобного не потерпит, так не согласится ли Луиза поставить бутылки у себя, чтобы она, Доринн, могла, не кривя душой, утверждать, что у нее в доме нет ни капли кетчупа?
И мстительно добавила, что спрятала у них в спальне освежитель воздуха, и они только зря комнату обыскали – им его в жизни не отыскать. Она не поскупилась на освежитель, потому что один из них курит не переставая и в спальне дышать нечем. Луиза осведомилась, почему они ищут освежитель. Куда Доринн его запрятала? А потому, что им его запах не по вкусу, ответила Доринн. А где он спрятан? Так в матрасе куряки. Засунула его в маленькую прореху. Рассказывая мне это, Луиза смеялась буквально до слез, даже не подумав, какими странными иногда выглядели ее собственные поступки.
Среди ее соседей был Эдвард, холостяк, примерно мой ровесник. Мы с ним были знакомы с детства. После смерти своей матери он перестроил часть дома в очень удобную квартиру для себя, а остальное начал сдавать. Приходящая уборщица поддерживала чистоту в квартире, Луиза по-матерински приглядывала за ним и пекла ему пирожки, а Доринн, всегда готовая подзаработать, иногда стирала для него, что-то чинила, что-то штопала. А потому я совсем растерялась, когда Луиза сообщила мне, что Эдвард просил ее попросить меня покрасить его занавески для ванной. Они были голубые, полотняные, но заметно вылиняли. Да и вообще он предпочел бы темно-коричневые и был бы весьма благодарен, если бы я…
Но почему он не попросил Доринн? Неужели… Мы ведь примерно одного возраста, а теперь оба одиноки… Да нет же, не может быть, сказала я себе. Он – закоренелый холостяк, я ни о чем подобном и не помышляю, что прекрасно известно Луизе. И вот я их по-дружески перекрасила. Правду говоря, красить я умею хорошо. Вероятно, Луиза как-то упомянула про это в разговоре с ним, решила я. И занавески теперь выглядели чудесно. Я отвезла их, мы с Луизой пошли к Эдварду, пока его не было дома, повесили их, и я поехала домой, блаженно радуясь хорошо сделанному доброму делу… И только для того лишь, чтобы Эдвард позвонил, едва я вошла в дверь, и принялся извиняться с таким усердием, что я просто увидела, как он весь вспотел. Он не мог понять, почему Луиза попросила покрасить занавески именно меня.
