Но не в сетке же общаться с ними, правда? Я ответила, что, видимо, он и без сетки в общение с ними не вступил. Пока еще рано, возразила мисс Уэллингтон. Милым крошкам надо дать время освоиться.
Второй интересной новостью поделился старик Адамс. Мы про мистера Даголда слышали? Ходит весь в бинтах, что твоя мумия. Потому как его покусал пес Билла, двоюродного брата Фреда Ферри.
Ну, не то чтобы покусал, но за руку тяпнул. И в бинтах была только она. Дочка Билла Ферри собралась замуж, ну и в «Розе и короне» Билл жаловался, что вот-вот свихнется: жена совсем замучила – все пристает с вопросами, кто за что должен платить да как в церкви кому положено где сидеть, а еще цветы и всякая такая чушь. Мистер Даголд возьми и расскажи про это своей супружнице, а у нее нашлась книга по этикету, и она послала мужа с этой книгой к Биллу Ферри. Он-то сказал, что лучше подождать, пока «Роза и корона» не откроется, только миссис Даголд решила, что по-соседски следует ее сразу отнести.
А дома никого не было. Ну, он и вошел, чтобы оставить книгу на кухне. А в кухне сидел пес Билла. Мистер Даголд нагнулся его погладить, а пес так и впился ему в руку.
– Пес-то книги по этикету не читал, – закончил старик Адамс, которому происшествие это казалось на редкость потешным. Но мистер Даголд, которому на руку наложили швы и сделали прививку от столбняка, ничего смешного в случившемся не находил, как и миссис Даголд, горько раскаиваясь, что отправила его туда, как и Билл Ферри, который теперь всячески избегал мистера Даголда, а если они случайно встречались, ни в какие разговоры с ним не вступал.
– На случай если тот в суд на него подаст, – пояснил старик Адамс, явно очень на это надеявшийся.
И поскольку ситуация была щекотливой для всей семьи Ферри, Фред сделал вид, будто ничего не слышал. А мы, спросил он, меняя тему, видели, как Эрн Бигс хромает? А когда мы ответили, что нет, и спросили, кто же его покусал, Фред объяснил, что у него в колене вода. Споткнулся о камень у стены трактира – ну тот, который там поставлен, чтоб молочный фургон ее не прошиб.
– Уж сколько лет он там, – возмущенно сказал Фред, – но вы же знаете, какие старина Эрн кренделя выписывает, если лишнего за воротник заложит. Вышел, ноги в косичку заплетаются, и – бац! – ничком через камень. Ковыляет теперь с палкой и грозится… – Фред поперхнулся, сообразив, какие слова чуть не брякнул.
– В суд на них подать, – докончил старик Адамс.
Так что мы были в полном курсе, когда увидели Тима Бэннета с багровым волдырем на носу, мистера Даголда с рукой на перевязи и Эрна Бигса, припадающего на одну ногу, причем особенно сильно, когда он проходил мимо «Розы и короны». Что до нас, то мы привезли кошек из Холстока, привели Аннабель с фермы и приготовились встретить осень, мечтательно вспоминая все, что нам довелось увидеть, а Чарльз вдобавок волновался из-за наших ласточек, которые улетели до нашего возвращения. Он полагал, что они останутся до октября, сказал он. Ведь птенцы, когда мы уезжали, были еще совсем юными. Возможно, заметила я, именно поэтому они улетели пораньше, чтобы птенцы добрались до Африки еще до холодов. А живы они или с ними что-то случилось, мы сможем узнать только весной, когда – если нам улыбнется удача – они вернутся.
А потому мы решили не вставлять стекло назад в гаражное окно, что крайне беспокоило Эрна Бигса, когда он, мужественно хромая, проходил мимо.
– Хочешь, я стекло вставлю? – осведомлялся он. – Я мигом, если ты лестницу подержишь.
– А потом свалишься и будешь говорить, что вот так колено повредил, – замечал старик Адамс, как всегда оказываясь рядом в нужный момент.
Мы объясняли, что не вставляем стекла ради ласточек, но никто нам не верил. Фред Ферри, как со временем дошло до нас, объяснял это моим поведением на горном уступе. Я высоты боюсь, вот мы стекло и не вставляем, объяснял он направо и налево. Но высоты в какие-то пятнадцать футов я не испугалась бы и могла бы вставить стекло не задумываясь. У Чарльза нервы железные, он способен спокойно наклоняться над обрывами в сто пятьдесят футов и мог бы вставить злосчастное стекло, стоя на голове. Но втолковывать это соседям смысла не имело: они-то знали, как все обстоит на самом деле.
Столь же бесполезно было втолковывать тетушке Этель, что в Канаду мы ездили не для охоты на крупную дичь. В дни ее молодости люди отправлялись туда только ради этого. Медвежьи шкуры, шкуры антилоп, головы лосей, чтобы вешать на стены. И в первое же воскресенье после нашего приезда, когда Чарльз привез ее пообедать к нам, она захотела узнать, где наши охотничьи трофеи. (Наше отсутствие она перенесла вполне успешно, в чем можно было не сомневаться, и теперь предвкушала, как будет хвастать нашими подвигами.) Мы ездили не охотиться, заверили мы ее. Мыслящие люди теперь диких животных не убивают. Мы ездили, чтобы любоваться живыми зверями. И привезли с собой только вот их…
Мы кивнули на пару бычьих рогов над входом в гостиную под темной дубовой балкой. Рога техасского лонгхорна, быка мясной породы, и мы купили их уже вделанными в доску – размахом почти в ярд и очень внушительные. Чарльз сам их выбрал и забрал с собой в самолет, обмотав носками концы для сохранности. Остальное пришлось оставить без защиты, слишком уж велики они были и, конечно, привлекли всеобщее внимание. Зуб по пути туда, пара рогов на обратном пути – Чарльз всегда вносил в наши путешествия нечто неповторимо свое.
– Они техасского лонгхорна, – завопили мы теперь, так как слуховой аппарат тетушки Этель, по обыкновению, барахлил. – Такие быки. Мясной скот. Мы купили их в Монтане.
Тетушка Этель одобрила рога, хотя, очевидно, не разобрала ни единого нашего слова.
– Тот из вас, кто их добыл, – заявила она с гордостью, – стреляет очень метко.
Вот так, вернувшись в привычную колею, мы ожидали Рождества. Чарльз возился со своими плодовыми деревьями, я ездила верхом, писала, занималась домашней работой, а во второй половине дня водила кошек в лес гулять.
Они не пользовались такой свободой, как прежде Соломон и Шеба. Слишком много людей вокруг обзавелись собаками. И гораздо больше горожан приезжали погулять в лесу, и кто-нибудь из них мог позариться на беспризорную сиамскую кошку. А потому мы выпускали их побегать перед завтраком и, если через полчаса они не возвращались сами, начинали их звать. Шебалу обычно возвращалась задолго до истечения этого срока, но Сили иногда забредал довольно далеко. То вверх по лесной тропе в поисках мышей или же через наш лес к дому миссис Перси, чтобы с надеждой расположиться возле птичьей кормушки, где был виден птицам на мили и мили вокруг.
Если миссис Перси его видела, то звонила нам. Она знала, что нам не нравится, когда он уходит от дома даже на такое расстояние, и опасалась, как не уставала повторять, что он может уйти еще дальше и кто-нибудь, кому неизвестно, что он наш, заберет его себе… И я взбиралась по склону и уносила его домой, посадив на плечо и надеясь, что меня никто не увидит. И почему я так беспокоюсь: ведь соседские кошки бродят, где хотят, и днем и ночью, оставаясь целыми и невредимыми? Так они же не сиамские, оправдывалась я мысленно. Не ценные, не обаятельные и – помимо этого – не наделенные удивительным талантом вляпываться во всякие неприятности.
