Мы ступали, как могли, осторожнее и оглядывали нижние склоны в бинокли. Ни малейшего намека на медведей! Пока мы не дошли до ручейка, бегущего поперек тропы. Чарльз внезапно остановился и шепнул, что пахнет мокрой собакой. Я тоже почувствовала этот запах. Словно кто-то искупал сенбернара… Значит, не так давно тропу пересек медведь. Ниже нас виднелась рощица, в которой исчезал ручеек. И через минуту-другую мы увидели ее. Медведицу-гризли с шерстью, отливающей серебром. Шерсть, правда, несколько свалялась – август не лучшее для нее время, – но все равно медведица была великолепна: пышный осеребренный воротник, серебряный иней на темной спине, такой огромной, и могучая с горбом шея, типичная для гризли.
Она лениво обирала кусты. К счастью, ветер дул в нашу сторону, а она ни разу не взглянула вверх на нас. Мы смотрели, все еще не веря своей удаче… Я твердила себе, что это не сон… И внезапно, пройдя несколько шагов, мы увидели возле нее двух медвежат. Один был темным, как она, а другой много светлее – наверное, пошел в папашу. Они тоже ели ягоды и казались очень послушными и дисциплинированными. Только когда она переходила на другое место, они бросались следом за ней, как шаловливые котята. Многим ли людям приходилось переживать такие мгновения? Мне вспомнились слова Энди Рассела: «Делить какое-то время гору с гризли – это и честь, и приключение, которым нет подобия!»
Мы смотрели и смотрели, пока не услышали голоса в отдалении и не увидели компанию туристов, спускающуюся навстречу нам. А тогда встали и неторопливо пошли дальше по тропе, словно просто отдыхали там. Мы надеялись, что, проходя мимо того места, где мы сидели, они не поглядят вниз. И они не поглядели, слишком занятые своим разговором. Возможно, медвежья семья их услышала и укрылась в кустах, но нам не хотелось, чтобы туристы пялились на них, тыкали пальцами или, перепугавшись, начали бы бросать в них камни, надеясь прогнать. А им было так спокойно и уютно на их горе! И мы постарались их покоя не нарушить.
Боюсь, ближе к вечеру я уже не казалась себе столь благородной. Время шло к пяти, и мы сидели на террасе горного приюта Гранит-парка и болтали с другими туристами, которые собирались переночевать там. А нам надо было возвращаться не позже чем через час, сказала я. Назад, на перевал Логана. Но только другой дорогой. Спустимся по Ольховой тропе – она короче, и я прочла, что на крутых поворотах есть шансы увидеть гризли.
– Вы собираетесь спуститься сегодня вечером? – переспросил проводник, сопровождавший туристов. – Только не по Ольховой тропе! Медведи сейчас очень активны. Это же время их вечерних поисков пищи. И вам совсем не нужно вдруг столкнуться с голодным медведем. Если уж вам иначе нельзя, спускайтесь по Кружной тропе.
Мы так и поступили. Проводник вручил нам консервную банку с камешками, велев всю дорогу громыхать ими, и мы отправились в обратный путь, а они провожали нас взглядами от начала тропы.
Кружная тропа вопреки своему названию оказалась кратчайшим путем к шоссе – четыре мили прямо вниз по склону по крутой каменистой дороге. А названа она так потому, что выводит к шоссе там, где оно описывает эффектный полукруг, меняя направление с северо-западного на юго-восточное. Она была короче. Она была прямой. И не стоило опасаться, что за крутым поворотом окажется медведь. Мне это не так уж нравилось, но, конечно, проводнику было виднее. И кое-что заставляло меня нервничать: из «Ночи гризли» я знала, что Кружная тропа пролегает совсем рядом с тем местом, где в ту ночь погибла девушка, и что гризли, несмотря на отсутствие крутых поворотов, за которыми на них натыкаются, тем не менее часто пользуются этой тропой.
Поворотов-то действительно было мало, но вот густые кусты имелись в изобилии. Именно такие, за которыми легко было вообразить медведя по сторонам узкой тропы-выемки. Я трясла жестянкой, хотя против воли. Какой смысл отпугивать медведей, когда мы приехали сюда специально ради них? Однако на Кружной тропе, зажатой в тенях зелени, чувствовалась какая-то зловещность. Она приводила на память трагедию «Ночи гризли». А потому я трясла жестянкой, как безумная. Несколько раз садилась на край тропы перевести дух – мы почти бежали, а спуск был крутой. Но когда мы почти добрались до ее конца – до пешеходного мостика через ручей (вернейший признак цивилизации), мне стало очень стыдно. Не надо было греметь жестянкой. Мы ведь могли увидеть еще одного медведя… Но поздно! Внизу их нет.
В карманах у нас были апельсины, и я предложила устроиться тут и съесть по апельсину, чтобы еще немного побыть в этом краю.
– Только когда выйдем на шоссе, – сказал Чарльз. – Запах апельсинов разносится далеко.
Я пошла за ним, думая: какая глупость! Истоптанный людскими подошвами мостик, шоссе в нескольких десятках шагов… За мостиком виднелась обычная доска с предупреждением о медведях. То есть была доска, но объявление с нее было содрано – половина его валялась на земле вместе с верхней частью доски. Бумага была исполосована пятью когтями, такие же следы когтей виднелись на столбе, а рядом на земле порядочная кучка, которую, правда, могла оставить очень крупная собака.
Но конечно, оставил кучку медведь. Так нам сказал человек на автостоянке. Он запомнился нам в Гранит-парке, и мы подошли поговорить с ним. И еще он сказал нам, что прошел по мостику минут за двадцать до нас и доска вместе с объявлением была в целости и сохранности. Он это хорошо помнил.
Следовательно, мы едва разминулись с еще одним медведем. С барибалом или гризли? Специалист мог бы определить это по экскрементам, но мы такими знаниями не обладали. Нам было известно только, что этот медведь разгуливал, круша доски с объявлениями. Может, и к лучшему, что мы с ним разминулись… Или у него просто была такая манера развлекаться?
Чарльз сказал, что дома никто нам не поверит – один день, насыщенный столькими впечатлениями.
Глава двенадцатая
Мы вернулись домой через неделю, и они нам еще как поверили. Старик Адамс вынес приговор: съели бы нас, так и поделом. Фред Ферри сказал, что камешками я зря громыхала, а? Мы не совсем поняли, что именно он подразумевал. Мисс Уэллингтон пожаловалась на головокружение при одной только мысли о том, как я шла по уступу над обрывом… И они принялись рассказывать о происшествиях в деревне за время, пока нас не было, и мы подумали, что в Канаде, пожалуй, нам было безопаснее.
Во-первых, Тим Бэннет завел пчел и намерен купить козу. И то и другое с полного одобрения мисс Уэллингтон, которая, конечно, уже видела мед к чаю, а также козье молоко, козий сыр и себя в рабочем халате с цветочным узором, когда она будет помогать продавать их. К козам они еще приглядываются, но пчелы уже водворены на место и жалят Тима почти каждый день.
– Но разве у него нет сетки для лица? – осведомился Чарльз. Он был одно время увлеченным пчеловодом, но потом число укусов перешло невидимый предел, и оказалось, что у него аллергия на пчелиный яд.
Разумеется, есть, ответила мисс Уэллингтон. Но жалят они его не тогда, когда он приводит улей в порядок. Тим вычитал где-то способ духовного общения с пчелами и принялся воплощать его на практике: располагался в шезлонге возле улья, чтобы изучать их и силой мысли внушать им доверие и дружбу, пока они проносятся у него над головой, улетая и прилетая.
