Поначалу они ели траву, затем Сесс пристрастился на ней сидеть. Трава пожелтела, тогда он оставил в покое трещину в плиточном покрытии вольера и приспособил под туалет горшок с травой. Она бы не возражала, сказала Полин, но у него в домике имеется огромного размера лоток. Что могло заставить его усаживаться на цветочный горшок? Как по-нашему, у него все в порядке с головой?
Это она его таким вырастила, возразила я… Лично мое мнение, что это являлось частью его ритуала. Он, вероятно, заботился о том, чтобы погода оставалась прекрасной или чтобы снова получить на ужин кролика. Дело в том, что Полин давала им много свежего кроличьего мяса, и однажды, не получив его, они устроили забастовку.
Он пользовался горшком с травой вместо лотка и в следующий свой приезд. Определенно это стало частью его ритуала. Полин сказала, что теперь уже привыкает к нашему коту. Он просто не такой, как другие кошки. Но даже и при этом, зачем ему понадобилось брать жабу в их спальные покои? Это и по сей день приводит нас в замешательство.
Наверняка это сделал Сесс. Шебалу не стала бы трогать жабу. Сесс – единственный, кто таскает во рту странные предметы. Так или иначе, когда я приподняла кошачью корзину, за ней оказалась таращившаяся во все глаза жаба, во всей красе. Полин сказала, что жаба не могла проникнуть в домик самостоятельно, потому что погода была зябкая и дверь кошачьих спальных покоев держали закрытой. Был включен обогреватель, и кошки входили и выходили через слегка открытое окно, находящееся на высоте добрых четырех футов над землей.
– Никакая жаба, – сказала Полин, – не могла бы так подпрыгнуть и влететь в такую небольшую щель. В то же время кое-кто другой мог это проделать, держа жабу во рту…
– Но зачем, ради всего святого, ему это понадобилось? – спросила я.
– Если есть что-то, чего я не люблю, – сказала Полин, – то это именно жабы, и если маленький дьявол об этом дознался… С него станется…
Странно, но на следующее лето мы нашли большую жабу в вольере кошачьего домика у нашего коттеджа. Она не могла влезть туда сквозь мелкую проволочную сетку, и она явно попала внутрь не через дверь, которую мы никогда не оставляем открытой, даже когда кошек нет в вольере, – из страха, что туда проникнут птицы. И однако же в вольере оказалась жаба, тщетно старающаяся вскарабкаться на сетку изнутри. Тем временем Сесс сидел рядом и с интересом смотрел на нее. Чарльз вынес жабу наружу и положил в саду у гаража, оставив там искать дорогу. Она могла отправиться в любое место Долины – но где же мы нашли ее на следующее утро? Или, точнее, где нашел ее Сесс, с этим своим невероятным нюхом? Опять же у вольера, одиноко съежившуюся у наружной стороны рамы, словно единственное, чего ей хотелось, – это проникнуть внутрь.
Мы ей этого не позволили. Жабе требуется пространство побольше, чем кошачий вольер. Сесс энергично подталкивал ее носом сквозь прутья, что едва ли предвещало благоприятные отношения, хотя жабу, похоже, это не беспокоило. Я прикрыла ее листьями, чтобы помешать ему докучать ей, оставив дырочку, через которую она могла дышать. Она оставалась там целый день, выглядывая из своего убежища, как созерцательный отшельник, и слегка отдернулась, когда я наклонилась, чтобы на нее посмотреть.
На следующий день жаба исчезла. Больше никто из нас ее не видел. Мы задавались вопросом, нет ли у Сесса какого-то влечения к жабам? Каким образом две из них оказались рядом с ним в местах, куда логически им было невозможно проникнуть? И почему вторая жаба пыталась вернуться?
Если Сесс и был в курсе, то он об этом помалкивал. Много чего есть таинственного в этом коте. Так или иначе, когда мы вернулись из Корнуолла прошлой осенью, у нас на уме было много других проблем, помимо жаб. Мы узнали, что Долину охватил, как выразился один наш друг, Фазаний Бунт.
Эти птицы явились из ближайшего поместья, чьи фазаньи угодья до этого годами пустовали. Однако затем, ввиду растущей популярности клубной охоты, владелец передал свои права арендатору, который снова начал разводить там фазанов. Мы видели птиц у них в загонах, когда выводили туда Аннабель размяться, и с жалостью думали об их судьбе. Конечно, их не стали бы разводить, если бы не сезон охоты, но нам было ненавистно думать об отстреле кого бы то ни было.
Очевидно, так же рассуждали и фазаны. Пока мы были в отпуске, их стали выпускать из загонов, чтобы те попривыкли летать до открытия сезона. По возвращении из Корнуолла все выглядело так, будто большинство из них пришли жить с нами. Они дюжинами сидели на нашей садовой стене. Они гордо вышагивали вместе с Аннабель по склону холма. Они бесцельно слонялись, клюя гравий, в переулке. Когда мы ехали на машине, нам приходилось практически ползти вверх по склону, потому что фазаны то и дело вылетали прямо из-под капота.
Одна гипотеза состояла в том, что на склоне холма, где они выросли, сейчас, осенью, им стало слишком холодно и что когда их выпустили на волю, они, естественно, направились искать пристанища в Долине. Человек, разводивший их, по-прежнему раскладывал зерно каждый вечер наверху, в загонах, но Фред Ферри сказал, что фазан хитер.
– Эти птицы, похоже, инстинктом знают о ружьях, и многие удерут, пока еще есть такая возможность.
– Может, и так, но зачем приходить к нам? – спросила я. Фред объяснил, что мы расположены прямо возле ручья.
– К тому же вы находитесь прямо на краю леса, и у вас нет собаки, и здесь внизу тихо, как в могиле. Разве что этот ваш кот возникнет, – поправился он, глядя через лужайку на Сесса, который, вероятно, чуя выпитое Фредом шерри, дружелюбно орал ему из вольера. – А знаете что, – сказал он, внезапно осененный. – Вам надо насыпать немного зерна. А тогда вы могли бы выпустить своего кота… Клянусь Богом, от него был бы толк.
– Не сомневаюсь, – сказала я.
Фред, бормоча себе под нос, двинулся вверх по склону, но мы, конечно, не стали бы помышлять ни о чем подобном. В особенности мы не позволили бы Сессу гоняться за Филлис, которая через несколько дней после нашего приезда выбрала нас в покровители.
Она была самой маленькой, самой бесцветной, самой тощей фазанихой, какую только можно себе представить, но вела себя с уверенностью оркестрантки Армии спасения. Вполне можно было представить ее бьющей в бубен, когда она приближалась к нам своей осторожной, медленной, крадущейся походкой. Она действительно к нам приближалась – в отличие от более броских, словно позирующих фазанов-самцов, которые перепархивали с места на место, шумно хлопая крыльями и протестующе пронзительно крича всякий раз, как мы оказывались поблизости. Стоило мне только открыть дверь, чтобы вытряхнуть скатерть, как Филлис неторопливо, точно прогуливаясь, направлялась ко мне.
Я могла бы стряхивать скатерть прямо на нее – Филлис бы не возражала. Точно так же ее ни в малейшей степени не волновал Сесс. Она, должно быть, вычислила, что означает его пребывание на поводке. Когда я открывала дверь, чтобы вывести кошек погулять, и он выстреливал вперед, словно спущенная с поводка борзая (он делал это, по обыкновению, молча, как предписывал ему обычай Сесса Могущественного Охотника), она знала, что далеко убежать ему не удастся. Филлис просто медленно отходила на лужайку, убеждалась, что он у нас под контролем, а потом тем же тихим шагом возвращалась обратно. Такое ее доверие согревало нам душу, но оно же расстраивало Сесса, совершенно не соответствуя его понятию о «сиамском рае», в который его не пускал подлый ошейник.
