Так, циркулируя между плитой и шкафчиком, с мусорным ведром посредине, дающим ему убежище по пути (мы поставили ведро там нарочно, чтобы обеспечить ему защиту от кошек), он и жил, удовлетворенный, несколько дней и вполне мог провести так всю зиму (в том шкафчике были только принадлежности для уборки, а дверцы других я держала крепко закрытыми), если бы не тот факт, что меня начала мучить совесть. Вряд ли это походило на нормальную жизнь для полевой мыши.
Я начала оставлять для него на полу крошки. Каждое утро их не оказывалось на месте. Через пару дней, впрочем, у меня возникла другая мысль. Что он мог пить все это время? Я поставила на пол блюдечко с водой, которое ему определенно пригодилось. Судя по лужице на полу, он либо в него упал, либо купался.
Теперь он был явно счастлив, единственной незадачей было то, что нам приходилось выгонять из кухни кошек, боясь, что они его поймают. Это было трудно: порой я спрашивала себя, уж не проникают ли они через дверь путем телепатии, потому что, будучи уверена, что заперла их по одну сторону, в следующий момент находила их по другую. Но помимо трудностей, это также казалось несправедливым. Сесс, например, обожал кухню. Когда он еще не умел забираться на рабочие поверхности, то все равно любил, сидя в кухне, смаковать запахи и размышлять о том, что ему дадут в следующий раз.
Короче говоря, как-то вечером я проложила дорожку из крошек до крыльца и выставила туда же Ланцелотово блюдечко. То, что он перенес свою штаб-квартиру, подтвердилось на следующее утро, когда кошки направились прямиком к стоявшему в тамбуре холодильнику. «Мышь Под Ним», – сказала Шебалу, тычась носом в его основание. «Ест!» – торжественно проинформировал нас Сесс, тоже просовывая туда свой нос. Ланцелот действительно был там. Он нашел свое Эльдорадо – Чарльзов урожай фундука.
Чарльз принес в дом орехи и сложил их на крыльце в большое пластиковое ведро, сняв с него крышку, так чтобы влага могла испариться, во избежание гниения. Я в то время поинтересовалась насчет мышей, но он сказал, что мыши не заберутся по стенкам ведра. Чего, однако, не принял во внимание, так это что Ланцелот не был обычной мышью. Не таков он был, чтобы тщетно взбираться по пластику. Выбрав ножку стола, который у нас там стоял, он спланировал вниз, в ведро. Чтобы выбраться обратно, ему требовалось только перевалиться через край ведра, которое было заполнено до верха. Судя по дорожке орехов, ведущей к холодильнику, эта система транспортировки разрабатывалась всю ночь.
Чарльз был так впечатлен, что охотно разрешил ему пользоваться орехами. «Он явно умный парнишка, – сказал Чарльз. – Раз вот так улизнул от Шебалу и доказал, какой он изобретательный». Однако заговорил совсем по-другому, когда однажды посмотрел на свою садовую куртку (мы уже раньше заметили, что кошки подозрительно принюхиваются, бродя под тем местом, где она висит) и обнаружил, что если Ланцелот днем, возможно, и ест орехи под холодильником, то ночи проводит вовсе не там. Он прогрыз в куртке большие дыры, натаскал образовавшуюся шерсть в один из карманов и соорудил аккуратную мягкую постельку, которая была подвешена на стене; тем самым обезопасил себя от злых бродящих дозором кошек.
И совсем другое заговорила я неделю или две спустя, когда Ланцелот и Чарльз совместно учинили в коттедже хаос.
Это началось с того, что мы купили жилой автоприцеп. Зачем мы его купили, я объясню позже. Как вы можете догадаться, дело было связано с кошками. На данный момент скажу только, что фургон купили подержанный. Мы искали жилой прицеп с сентября, и первый, который отвечал нашим требованиям, нашли только к ноябрю. И поскольку он был в превосходном состоянии, потому что содержался зимой под крышей, Чарльз сказал, что будет тоже держать его под крышей. Этакая маленькая красотка заслуживает такого отношения, сказал он, любовно похлопывая фургон по боку. Когда я озадаченно поинтересовалась, где именно, он ответил, что в сарае, рядом со стойлом Аннабель. Мое сердце упало с глухим стуком. Вы бы видели этот сарай.
Он находился в нашем владении почти двадцать лет, и с того момента, как мы его купили вместе с садом, Чарльз использовал его под склад для вещей, которые могут в один прекрасный день понадобиться. Он не использовал его для вещей, имеющих какую-нибудь ценность, как, например, тяжелого катка для обработки почвы, который мы использовали раз в двадцать лет и хранили в гараже. (Чарльз всегда говорил, что Этой Весной он обработает им лужайку, но каким-то образом у него никогда не доходили руки.) Отнюдь. Сарай, который был открыт спереди, содержал в себе некое сорочье гнездо из всякой всячины. Например, кучу камней, вынутых, когда мы переделывали камин в открытый. (Чарльз сказал, что потребовалось бы целое состояние, чтобы купить такую уйму; мы будем им рады, когда настанет пора ремонтировать стены.) Например, землю, вынутую, когда мы сооружали пристройку к коттеджу; по мнению Чарльза, это был хороший пахотный слой. (Сваливайте ее в сарай, сказал он в то время строителям; потом он-де разбросает ее по саду.) Например, сажу, хранимую под крышей, чтобы ее не испортил дождь. Остатки грибного компоста, оставленные там по той же причине. Мешки с песком. Металлические жерди и проволоку, которые мы когда-то использовали как ограждение для Аннабель и так и не сумели потом распутать.
Где-то в глубине сарая находилась старомодная складная пружинная кровать, которую Чарльз много лет назад предназначал в качестве рамы для парника. В одном углу лежало несколько резервных мешков угля, спрятанных за старой дверью. Около задней части были составлены штабелем восемь строительных подмостков – мы пользовались ими тем летом, чтобы побелить коттедж. В довершение всего верхушку этого сорочьего гнезда составлял наш зимний запас материала для растопки: обрезанные ветки яблонь, ветки платана, рачительно положенные туда Чарльзом. Дотянуться до них можно было, встав на какую-нибудь подходящую насыпь земли, которой не хватило места внутри. Чтобы предотвратить осыпание на голову этой растопки, которая имела такую склонность, когда человек пытался вытащить какой-то ее кусочек, она была огорожена веревкой, прикрепленной к поперечной потолочной балке через произвольные интервалы. «Чепуха, – сказал Чарльз, когда я пожаловалась, что это выглядит как двор Стептоу
[32]. – Это часть деревенской жизни».
Теперь он предлагал это расчистить, и мне бы надо было подскочить от радости. Но я, со своим характером, беспокоилась. «Абсолютно ничего страшного, – сказал Чарльз. – Мы расчистим это за полдня».
Может, так и вышло бы, если б мы наняли бульдозер и отправили весь хлам туда, куда и следовало его отправить – в местную мусорную яму. Но Чарльз настаивал на постепенном разборе этого завала, как если бы мы рылись в поисках драгоценностей. Десять мешков навоза – вы бы подумали, что это и есть сокровище, судя по благоговению, с каким мы его вывозили. «Выдержанный в течение многих лет, – сказал Чарльз. – Он на вес золота, если удобрять им ревень».
Уголь перенесли в оранжерею. Растопку – в стойло Аннабель. Она принюхивалась к ней и недовольно фыркала. Сваливать Этот Хлам в Ее Доме? Она не потерпит Этих Дров. Но ей пришлось их терпеть, они были пристроены к задней стене ее стойла, и она все громче выражала свое раздражение фырканьем, а по ночам грохотала поилкой, чтобы показать, как мало теперь у нее места. «Здесь хватит места для шестерых ослов, – сказал ей Чарльз, – зато зимой тебе будет намного теплее».
