Женщины должны развивать свой потенциал, продолжала она. Мужчины будут ценить их больше. Она, например, занимается японской флористикой. Интересуюсь ли я этим?
Пожалуй, нет, сказала я. У меня нет времени… Человек должен находить время для культурного развития, укорила она меня. Незачем человеку превращаться в овощ… Она как-нибудь еще придет со мной повидаться.
Она удалилась вверх по переулку, подбирая затейливую веточку там, грустный с виду сухой плод здесь, вся поглощенная нелегкой работой художника-флориста. Фред Ферри рассказал мне впоследствии, что она только что переехала из города. Я спрашивала себя, следовало ли мне ее просветить?
Сломанная садовая вилка, к примеру, которую ее глаз отметил как неряшливую, имеет свою историю. Чарльз отломил зубец много лет назад, отправляя на тот свет ядовитую змею, которая угрожала кошкам. На самом деле вилка была удобнее, когда в ней осталось всего три зубца; она лучше входила между растениями. Клумба была твердой, как бетон, не по причине небрежения, а потому что две кошки, осел и коза постоянно на ней резвились. Что же касается моего отсутствующего выражения лица – оно не имело ничего общего со скукой. Собственно говоря, я размышляла о Сессе. О мотивах его поступков.
Мы всегда этим интересовались. Был один случай через пять дней после его появления у нас, когда Шебалу привела его познакомиться с травой. До этого она им брезговала, но теперь он начал приобретать запах коттеджа, и она решила, что он не такой уж противный. Поэтому она вышла с ним погулять и понюхать Свою Маргаритку, поболтать с Птицей, Которая Ее Боялась, поприветствовать Чарльза дружеским «Баааа!», проходя мимо него вместе с Сессом. И у гаража, у травяной кочки, к которой всегда благоволила, Шебалу остановилась, чтобы поесть Своей Травы.
Она никогда не жевала ее столь признательно, склонив голову набок и закрыв глаза от наслаждения. Вкуснятина, объявила она. Ем ее Уже Не Первый Год. Никто, кроме нее, Эту Траву не ел.
Теперь они стали есть ее вместе с Сессом. Сесс воспринял Шебалу как маму и наставницу, что означало беззаветно копировать все, что она делала. Заняв место как можно ближе к ней, он наклонил голову и тоже начал жевать. На морде его было выражение важности, которое нам вскоре предстояло научиться распознавать. Это означало, что Сесс думает. В этом случае о том, почему большие кошки едят траву, и ответ предположительно состоял в ее цвете. Это была единственная причина, какую мы могли придумать, объясняющая, почему с того времени и впредь он ел все, что попадалось ему зеленого.
Капусту обычную, капусту брюссельскую, кресс-салат – он усердно жевал все это. Он благоухал, как ковент-гарденский рынок, но мы говорили себе, что это ему на пользу. Особенно запомнился мне кресс-салат – я купила его однажды, чтобы приправить утку, когда мы ожидали к ужину друзей и когда я протиснулась в деревенский магазин прямо перед закрытием за еще одним пучком, поясняя, что Сесс съел первый…
– Он съел кресс-салат? – громким от изумления голосом переспросил хозяин лавки. – И не заинтересовался уткой?
Головы других покупателей молниеносно повернулись ко мне. Они подумали, что я говорю о Чарльзе. Однако я объяснила, что Сесс любит все зеленое, и они восприняли это как нечто довольно правдоподобное. Одна женщина сказала, что знала кошку, которая ела огурцы. У другой была собака, которая любила ревень. День или два спустя первая объявилась возле нашего коттеджа, принеся пучок кресс-салата Сессу в подарок.
Пригласив ее в дом, чтобы она сама угостила кота, я не могла придумать, что бы еще сделать. Не могла ли после того, что чистосердечно рассказала в магазине, рассказать ей новую правду? А именно, что теперь у нашего кота появилась мания в отношении зеленой пластиковой сетки и что он в пользу нее отказывается от свежей зелени?
Уж лучше бы я рассказала. Надо было видеть выражение ее лица, когда он, прижав уши, попятился прочь от кресс-салата. «Пытаетесь накормить меня этой штукой?! – взвыл он. – Вы что, думаете, я ненормальный?»
Теперь женщина явно думала, что ненормальная я, а мы действительно считали ненормальным кота, что, вероятно, составляло некоторый баланс. Даже допуская, что сиамцы не такие, как все, все же его пристрастие к пластиковой сетке было весьма странным.
Началось это с того, что на местном субботнем рынке мы купили полцентнера
[31] репчатого лука в зеленом пластиковом сетчатом мешке. Там нам случилось встретить Тима Беннетта, и тот только что сам закупил два мешка. На следующий год, сообщил он нам, когда он будет лучше организован, сам вырастит свой собственный. Пока что просто закупает его оптом. Лиз сплетет его в косы (в книге по самообеспечению объяснялось, как это сделать), и луковицы будут хорошо смотреться, подвешенные возле банок с медом. А также рядом со стоящим на полках домашним вином и ящиком яблок, что мы им дали… На лице его было выражение виргинского первопоселенца в День благодарения.
Такое же выражение было и на лице Чарльза, когда мы ехали домой с мешком лука. «Тим прав», – с энтузиазмом говорил Чарльз. Большое крытое крыльцо у кухни, которое мы недавно пристроили, чтобы снимать там резиновые сапоги и анораки, а также морозилка составят восхитительный зимний склад. Пара мешков картошки; мешок муки; вот этот лук; выращиваемый им фундук, когда он его соберет. Что-то есть в этой идее самообеспечения – она дает человеку чувство независимости.
И впрямь она такое чувство давала. Мне и самой стали рисоваться радужные картины. Большие каменные емкости с солеными огурцами; аккуратно составленная зимняя поленница – не напиленный кое-как в последнюю минуту деревянный хлам, а настоящие дрова. Быть может, нам удастся добыть один из таких больших сосновых кухонных буфетов, сказала я. Мне такие, пожалуй, нравились. Буфет хорошо бы подошел к нашему красному плиточному полу и косичкам лука. У нас также были старые масляные лампы, которыми мы пользовались до того, как провели в коттедж электричество. Я могла бы их достать и начистить до блеска. Они отлично подошли бы к такому буфету.
Учитывая, что я на самом деле не хотела ими пользоваться, заметил Чарльз. «Довольно мы уже натыкались впотьмах», – сказал он. У него были другие планы на эту зиму.
Так, предаваясь мечтам, мы доехали до дому с нашим мешком лука и гордо прислонили его к стене на нашем крытом крыльце. Не прошло и нескольких минут, как мы застали Сесса грызущим сетку с таким рвением, словно от этого зависело спасение его жизни.
Непохоже было, что его привлек запах сетки, так как он мощно перебивался запахом лука. Не мог его также привлечь и запах лука. Когда я предложила ему луковицу, он ее проигнорировал. Именно тогда меня осенило, что все дело в цвете сетки – зеленом, как трава и кресс-салат. Эксперты говорят, что кошки дальтоники и видят лишь различные оттенки серого. Я, однако, задавалась вопросом, не мог ли Сесс в этом отличаться? Эту гипотезу я изложила Чарльзу через несколько дней после нового случая, на этот раз в саду.
К этому времени, обеспокоенные поглощенностью Сесса пластиковой сеткой (Чарльзу пришла мысль, что присутствующая в ней краска может быть ядовитой), мы переместили ее в свободную комнату – она же кабинет – как в единственное место, куда наш обжора не мог добраться. Вообще-то я там пишу, это очень маленькая комната, а запах лука едва ли напоминает запах фиалок – но, как сказал Чарльз, что сейчас важнее? Бесспорно, Сесс. Пришлось примириться с луком.
