Я, конечно, выстирала чехлы. Я вечно их стирала, к большому одобрению Соломона. С каждой стиркой они все больше усаживались, и поскольку ему теперь было запрещено появляться в холле (нам пришлось заменить ковровую дорожку, и теперь мы пытались держать Соломона от нее подальше), то он перенес свои упражнения на стулья, и чем плотнее становилась ткань, которую он драл, тем ему было лучше.
Когда он довел чехлы до такого состояния, что даже Чарльз заметил дырки, мы заменили их толстым эластичным нейлоном. Стирать их стало легче – но кошачьи когти вопреки заверениям продавца по ним не скользили. Они застревали в них, как рыболовные крючки, и через несколько недель у нас на стульях образовалась эластичная каракульча – вся в затяжках. Как же мы поступили после того, как в четырнадцать с половиной лет наш смуглый парень умер от болезни почек, оставив нас с болью в сердце и торчащей из мягкого мебельного гарнитура набивкой? Мы решили взять другого мальчика, по возможности как можно больше похожего на Соломона.
Сиамские кошки – шумные, разрушительные, деспотичные – имеют свое воздействие на людей. Один только взгляд этих неотразимых голубых глаз, и вот вы уже у них в рабстве на всю жизнь. Я вполне допускаю, что они нарочно решили иметь такие глаза – чтобы выделяться из множества прочих пород и заставлять людей останавливаться и замирать. Прибавьте к глазам их ориентальную маску, эти длинные тонкие лапы, этот сужающийся к концу хвост, этот голос, словно ржавая пила, эту аристократическую повадку… А еще сознание, что, несмотря на такое присущее от рождения чувство превосходства, Соломон любил нас всем сердцем так же горячо, как мы любили его…
Черт с ней, с мебелью. Мы поехали и привезли Сили. Если он даже и повредит ковровую дорожку на лестнице – в жизни существуют вещи поважнее.
На самом деле он ее не повредил. После стольких лет содержания сиамских кошек за одно мы можем ручаться: хотя все они разрушительны, но даже эта самая главная из их макиавеллиевских черт меняется в зависимости от конкретной кошки. К примеру, все они раздирают когтями вещи, точно играющие на арфе валлийцы, но тогда как Соломон практиковал пиццикато на ковровой дорожке, Сили делал это на герметизирующем уплотнителе по периметру дверей. Наш коттедж старый, сквозняки свистят в нем, как атлантические штормовые ветра, и двери по периметру обрамлены или, вернее, были обрамлены губчатой резиной – которую Сили всякий раз, как его не впускали в комнату или он просто на что-то злился, выдирал с пылкой страстью и разбрасывал кусками по полу.
Сили было четыре года, когда однажды утром он вышел, как обычно, прогуляться перед завтраком и пропал навсегда. Я раньше уже рассказывала эту историю. Никогда, никогда не забуду месяцы бесплодных, надрывающих сердце поисков. Даже сейчас, больше чем три года спустя, куда бы мы ни пошли, мы смотрим на каждую встречную сиамскую кошку. Мы до сих пор лелеем надежду, что если он забрался в чью-то машину и был случайно увезен (один из возможных вариантов того, что произошло в то кошмарное воскресное утро), то не сегодня завтра мы все равно найдем нашего недотепу.
Когда прошло четыре месяца, а он так и не отыскался, мы больше не выдержали и взяли Сеску, нашего нынешнего мальчика, тоже окраски сил-пойнт
[28]. У нас, конечно, была еще Шебалу, кошка с голубыми отметинами, которая появилась у нас после Шебы, где-то года за два перед этим, но для полной картины должны были быть еще две пары длинных, тонких, как у паука, коричневых лап, гоняющих по ступенькам, исчезающих за поворотами или скрывающихся на полной скорости с места любого домашнего преступления. Тем более что Шебалу скучала по Сили не меньше, чем мы.
Может, она и получала удовольствие, ложась за компанию с нами в одну постель, где спала, положив голову мне на плечо, и где ее больше не отпихивал в сторону некто третий, считавший само собой разумеющимся, что за ним навсегда закреплено место номер один. Но она до сих пор за едой всегда бросала взгляд вбок, чтобы посмотреть, не ест ли он рядом с ней. Она никогда не выходила без того, чтобы остановиться и окинуть взглядом склон холма или посмотреть выжидательно в сад, надеясь, что оттуда выйдет ее товарищ, который, однако, так и не выходил.
Поэтому мы взяли Сеску. Тот не тратил времени на дверной уплотнитель. С самого начала он был котенком, который предпочитал решать вопросы конструктивно. Его рассуждения были просты. Царапанье у дверей ни к чему не приведет. Прокладка туннелей под ними – вот наилучший способ. Теперь у нас были ковры со скругленными углами: он задирал их перед каждой дверью, которая препятствовала исполнению его желаний, и когда обнаруживал, что не может под ней прокопаться, то мстительно сжевывал углы ковров – с решительностью собаки и так же, как собака, отвернув голову в сторону.
У нас появились виниловые защитные накладки на углах ковров. Немного поздно мы ими обзавелись, но они хорошо предотвращают дальнейшее разрушение – кроме тех случаев, когда приходит какой-нибудь важный для нас гость и мы их сдергиваем. Виниловые накладки выглядят довольно странно, и люди могут счесть нас чудаками, поэтому я обнажаю изжеванные углы, со смехом объясняя насчет специфических особенностей Сески. А когда приходит время еды, мы выгоняем его и Шебалу в холл, чтобы они не могли забраться в тарелки гостей. И что же я вижу (и знаю заранее, что увижу!) после того, как со стола убрано и я открываю дверь, чтобы позволить кошкам вновь присоединиться к компании? Двух кошек, сидящих прямо, как столбики, на другом конце холла, после того как они еще немножко объели углы ковров, с которых были услужливо удалены виниловые накладки. Неукротимый Сесс снова нанес удар.
Коттедж, как я уже говорила, теперь выглядит несколько иначе. Эти странные виниловые накладки. Ковер в гостиной теперь крапчатый, желтовато-коричневый. Выглядит не так приятно и эстетично, как красный, но на нем не заметны грязные отпечатки лап или пятна от расплесканного вечернего молока или те места, где – съев в лечебных целях достаточно травы, чтобы потопить военный корабль, – они, придя в комнату, со смаком отрыгивают ее на пол.
Теперь наш диван и кресла покрыты гранулированным винилом. Внешне он похож на кожу, и люди замечают сходство сидений с седлами – что, как они говорят, придает комнате привкус ранчо. Может, и придает, но это английский коттедж. Я тоскую о своих прежних бледно-зеленых чехлах. Винил, однако, можно протирать, и кошки никогда не делают попыток драть его когтями, что звучит невероятно, но является абсолютной правдой. Кто-то говорит, что дело в его запахе, другие – что в скользкой текстуре, но факт остается фактом: хотя они будут бурно и с удовольствием драть кожу или ткань, но по какой-то удивительной причине винил остается для них табу.
Жаль, что я не могу сказать того же самого о деревянных изделиях. Сесс, например, может скакать, как блоха. Когда мы берем их в сад, он лихо взлетает над брусьями барьера, блокирующего вход: с места подпрыгивает, летит поверх и приземляется, к изумлению всех, кто его видит. Тогда как Шебалу чопорно забирается по ним, как девчонка из «Пиратов Пензанса»
[29] карабкается по скалам. В доме же, однако, именно она прыгает, не задумываясь, на заднее окно гостиной, находящееся на высоте пяти футов. Это высокое окно, выходящее на склон холма, где бродит на привязи Аннабель, а с ней ее друзья сороки. А что же делает Неукротимый Сесс, видя, как она выгибает шею, глядя на что-то интересное за окном? Он карабкается по спинке одного из наших антикварных резных стульев, как делал когда-то котенком.
