«Право, мы должны найти веревку покрепче», – сказала я, хватаясь за обрывок и лихорадочно привязывая ослицу к сирени.
Что, если бы она осознала, что находится на свободе? Поскакала бы галопом за нами по переулку, в ее-то положении, и поскользнулась на такой дороге. При мысли об этом мне стало нехорошо. В этот момент из-за угла торопливо выскочила тетя Этель в розовом халате и грубых башмаках, и мне стало дурно уже на самом деле. Тетя Этель, которой за восемьдесят, никогда не выходит за дверь без шляпки и пальто, даже чтобы вынести ведро. Происходило что-то неладное.
На самом же деле неладное произошло раньше. Аннабель, раздраженная тем, что мы ушли без нее, оборвала свою веревку вскоре после этого и отправилась за мной по переулку. Тетя Этель, безмятежно взирая в окно на зимний пейзаж, увидела ее и бросилась в погоню, как была, в халате. Не сумев ее изловить и чудом не поскользнувшись, она вернулась с намерением позвонить нам в дом Хейзелов, но сообразила, что не знает номера. Откопав телефонную книгу, она обнаружила, что там адская уйма Хейзелов и некоторые из них пишутся через «с». Она решила, что, вероятно, правильно будет через «з», и начала обзванивать по списку. Тетя имела несколько интересных разговоров с людьми, к которым обращалась «Чарльз» и которым сообщала, что осел вырвался на свободу. Эти люди, с достоинством добавила тетя, не поняли, о чем она говорит. Ничего удивительного: когда позже мы посмотрели в телефонную книгу, то обнаружили, что первый абонент жил за двадцать миль от нас, а второй – почти в сорока… «А затем, – сказала Этель, пригвождая меня взглядом, – звонила твоя тетя».
Моя тетя Луиза умеет навлекать на себя всевозможные неприятности. Дайте ей убирать со стола, и можно гарантировать, что она уронит поднос. Посадите ее в идущий к нам автобус, и можно поспорить, что она проедет остановку. Как могла она что-то напутать по телефону, было за пределами всяческого понимания, но, что характерно, это произошло. Тетя Этель, объясняя ей насчет Аннабель, спросила, не знает ли она, как пишется фамилия Хейзел – через «с» или через «з»? Луиза, которая не знала наших соседей и никогда с ними не встречалась, была рада услужить. Через «с», не колеблясь объявила она.
Тетя Этель забросила Хейзелов и принялась отрабатывать список Хейселов, мысленно сворачивая Луизе шею, пока снова не вернулась к букве «з». Тут она случайно глянула в окно и увидела, что там на лужайке, явившись, как кролик из шляпы, опять красуется Аннабель. Не сумев отыскать нас, ослица вернулась доканчивать свой завтрак.
Задержавшись только за тем, чтобы напялить башмаки – дабы не поскользнуться в тапочках, – тетя Этель бросилась ее привязывать, и именно в этот момент появились мы. Это было как раз вовремя. Если бы тетя Этель схватилась за веревку – и если бы Аннабель начала резвиться, как она обычно делает, если понимает, что оказалась на свободе, – наша престарелая родственница, в своих грубых, с толстой подошвой башмаках, понеслась бы через лужайку, как на водных лыжах.
Мы сопроводили ее в дом, дали ей виски и выпили немного сами, чтобы успокоить нервы. «Не случилось ничего захватывающего?» – спросил Джим Хейзел, позвонив на следующее утро, чтобы поблагодарить нас за то, что присмотрели за «Агой». Ничего особенного, задумчиво сказал Чарльз. И впрямь ничего, если учесть, что речь шла о нас.
Глава двенадцатая
Витамины для всех
На самом деле это оказался сезон тревог. Вначале я думала, что у Шебы проблемы с почками. Мы слышали о кошке, у которой такие проблемы были, и знали симптомы. Поэтому когда однажды я увидела, как Шеба постоянно ходит к миске с водой, у меня оборвалось сердце. Либо почки, либо диабет, говорилось в кошачьей книжке, когда я нашла там информацию про неумеренное питье воды. И это увеличивало другую вероятность. При диабете набирают вес, а Шеба в последнее время поправилась.
Сначала мы списывали это на ее нынешнюю страсть к сливкам. Мы решили, что она не может больше наблюдать, как Соломон пьет их один. Хлюп, хляп – жадно заглатывал он. Если ты не можешь остановить эту ракету, делай сама то же самое, тогда это становится не так слышно, – так, по нашим представлениям, рассуждала Шеба. Поэтому сначала мы не озаботились. Теперь, однако же, вставал вопрос, пополнела ли она из-за диабета или она пьет молоко, потому что у нее проблемы с почками и ее мучит жажда.
На самом деле оказалось ни то ни другое. Дело было в соли, которую я положила в их кроличий корм. Проволновавшись несколько часов, я догадалась об этом. В это время как раз пришел Соломон после своего утреннего сна под нашим гагачьим покрывалом. Он присоединился к Шебе возле миски с водой и, как насос, выдул разом полмиски. И тут до меня дошло. Кто-то сказал, что соль кошкам полезна, и накануне, впервые за все время, я попробовала им ее дать. Добавила соли в тушащегося на скороварке кролика и слегка переборщила, как теперь выяснилось. Но по крайней мере почки у обоих были в порядке.
С Аннабель тоже был порядок; она не погибла от другого нашего домашнего упущения. Дело в том, что она съела шкурку от бекона. Аннабель в последнее время ела множество странных вещей, включая корм для золотых рыбок. Она исподтишка поглощала его с поверхности пруда под видом утоления жажды. Мы не обеспокоились этим, разве что проверили, не исчезли ли сами рыбки вместе с кормом.
Мы бы не встревожились и по поводу шкурки от бекона, но нам так повезло, что в то утро, когда она ее съела, по радио была беседа об ослах. Ветки тисовых деревьев и мясо для них смертельно опасны, предостерегал диктор. При этих словах мы переглянулись. Тисовые деревья – да. Мы слышали о животных, падающих замертво, еще даже не успев проглотить побегов. Но мясо… Ослы к нему не притронутся, сказали мы, вспомнив, как однажды какой-то пеший турист дал Аннабель бутерброд с ветчиной, а она тут же выплюнула его обратно.
Радиопередача была за завтраком. Через полчаса наша ослица пришла во двор, прошлась по плиткам, которыми он был вымощен, сложив губы – по своему обыкновению – пытливо и взыскующе, почти как слоновий хобот. Собрала – опять-таки по своему обыкновению, поскольку теперь ела за двоих, – все предназначенные птицам крошки и уплела вместе с ними шкурку от бекона.
Она никогда не трогала эти шкурки прежде, но ссылки на то, что всему виной ее нынешнее состояние, мало помогали во время последовавшей бессонницы. Мы не осмеливались позвонить мистеру Харлеру. Если бы она съела баранью ногу – да. Четыре кусочка шкурки от бекона – нет. Существовали пределы ситуаций, с которыми мы могли его беспокоить. Переживать это приходилось самим.
Два часа спустя, когда Аннабель по-прежнему стояла на ногах, Чарльз сказал, что, очевидно, все в порядке, раз шкурка переварилась. Может, и так, но мы больше не стали рисковать. После этого шкурки от бекона выкладывались вне пределов ее досягаемости, в птичью кормушку, и в тех случаях, когда она заходила в кухню, мы проверяли, закрыта ли дверь холодильника, чтобы она не могла добраться ни до чего сырого.
У нас не было иллюзий относительно того, что если дверь холодильника окажется открытой, она унюхает это, если пожелает. Аннабель приходила на кухню с тех пор, как была осленком, и кухня не содержала для нее тайн. Она знала не хуже нас, что сахар поступает из нижнего шкафчика, что яблоки находятся в миске на буфете, а у обогревателя стоять Очень Приятно. В последнее время она стояла возле него дольше, чем когда-либо. Это полезно для Джулиуса, сообщила она нам. Джулиус был ожидаемый осленок, названный так потому, что мы ожидали его в июле.
